Андрей Шляхов - Психоаналитик. Шкатулка Пандоры

— Все! — неопределенно ответил Михаил, выбираясь из ванны.

Он быстро обернулся в полотенце, открыл дверь и увидел перед собой обнаженную Анну. Михаил еще не встречал женщин, способных сохранять естественность, расхаживая голышом. Кто-то стесняется, пусть даже и неосознанно, и старается прикрыться руками или хотя бы сутулится, чтобы не особо выпячивать прелести. Кто-то старается все время быть повернутой к зрителю или зрителям наивыгоднейшим ракурсом и оттого двигается не очень естественно. Кого-то стеснение побуждает к излишней развязности. А вот Анна ходила (и чувствовала себя, наверное, тоже) одинаково, что в одежде, что без нее.

— Я тоже хочу помыться! — доверительно, словно речь шла о чем-то потаенно-важном, сказала Анна, поддевая ноготком Михаила за сосок. — Тебе понравился «грязный» секс?

Михаил мгновенно забыл все свои сомнения.

— Очень! — признался он.

От близости Анны, запаха ее тела, ее прикосновения, многообещающих вибраций ее чуточку хрипловатого голоса, от того, что им было так хорошо, а будет еще лучше, от всего этого счастья у Михаила закружилась голова, и он оперся рукой о косяк.

Анна расценила его жест по-своему, как преграждение доступа в ванную.

— Ты снова хочешь меня немытую? — игриво поинтересовалась она.

Михаил не имел ничего против, поэтому кивнул не один, а целых два раза.

— Так нельзя, — Анна закусила нижнюю губу и покачала головой. — Или оба грязные, или оба чистые. А за то, что ты пропустишь меня, тебе будет награда. Я позволю тебе меня вымыть? Тебе ведь этого хочется?

— Безумно, — простонал Михаил и отступил назад, освобождая вход.

— Только никаких мочалок! — строго предупредила Анна, забираясь в ванну. — Будешь мыть меня своими чистыми ладошками! И смотри — без глупостей!

— Без глупостей, — повторил Михаил, зная, что без глупостей никак не обойдется.

Глупости — это самое важное в жизни. В них вся соль, вся суть, весь смысл.

Засыпая в объятиях любимой, можно рассчитывать на хорошие сны. Или если не рассчитывать, то хотя бы надеяться. А вот Михаилу снова приснился кошмар. Он стоял в каком-то ровном безлюдном месте, похожем на пустыню, только под ногами был не песок, а что-то серое, похожее на асфальт, а издалека, но очень быстро надвигалась на него стена огня. Михаил побежал, желая спастись, и долго бежал, не решаясь оглянуться, только чувствуя за спиной жар. Внезапно понял, не увидел, а только почувствовал пока, что огонь гонит его в сторону воды. Испугался, но продолжал бежать и скоро добежал до обрыва, за которым простиралась бескрайняя водная гладь, черная и такая же идеально ровная, как и асфальт под ногами у Михаила.

Он прыгнул с разбегу, по инерции, еще не осознав, что сделал. Прыгнул и долго-долго летел в воду, успев умереть от страха за это время раз десять, если не больше.

Сон тем и страшнее реальности, что умирать в нем можно бесконечное число раз, до тех пор, пока не посчастливится проснуться.

Если посчастливится.

«На какое дело хочу покуситься и в то же время каких пустяков боюсь!.. Гм… да… всё в руках человека, и всё-то он мимо носу проносит, единственно от одной трусости… это уж аксиома… Любопытно, чего люди больше всего боятся? Нового шага, нового собственного слова они всего больше боятся… А впрочем, я слишком много болтаю. Оттого и ничего не делаю, что болтаю. Пожалуй, впрочем, и так: оттого болтаю, что ничего не делаю…» [11] Ф. М. Достоевский. Преступление и наказание.

Если не знать, о чем именно думал Раскольников, то можно ему посочувствовать.

Людям вообще можно сочувствовать, если не знать, что у них на уме.

Вежливые, доброжелательные, адекватные… А копнешь чуть глубже — и остается только ужасаться. Ну и пытаться понять, без этого никуда, без этого все теряет смысл.

Михаил закрыл книгу и посмотрел на часы. Семь тридцать, пора вставать. Он проснулся в шестом часу и понял, что больше уже не заснет. Пришлось валяться с книжкой, пытаясь скоротать медленно тянущееся время за чтением. Что-то новое сейчас бы просто в голову не полезло, поскольку голова была занята совсем другим, поэтому Михаил наугад взял с полки том Достоевского. Попал на «Преступление и наказание», углядел в том мистический смысл и начал читать, то есть — перескакивать со страницы на страницу в поисках особо полюбившихся мест.

Стоя под душем, Михаил просчитал возможные варианты.

Вариант первый — накладная подделана и подложена кем-то, преследующим свои цели. Михаил старался быть объективным и беспристрастным, поэтому и назвал Тамару «кем-то», хотя, кроме нее, вроде бы некому желать Анне зла. Здесь может помочь почерковедческая экспертиза. Неофициальная, разумеется, если бы Анна хотела официальности, то обратилась бы в полицию. Знакомый эксперт у Михаила был, пересекались пару раз по работе — в Центре социальной и судебной психиатрии имени Сербского (бывшем институте), где Михаил подрабатывал внештатным консультантом.