- В настоящее время мне нечего вам сообщить.
- Пожалуйста, доктор! Только один вопрос. Можете вы подтвердить, что человек был избит?
- У него множественные повреждения лица. Шесть ребер сломаны, два - в нескольких местах. Я могу только сказать, что он сильно травмирован. Но как или кем, утверждать не могу.
- Не можете ли вы разрешить прессе с ним побеседовать?
- Нет, не сейчас. Челюсти повреждены. Нет. Я не могу разрешить ему ни с кем говорить.
- Когда мы сможем это сделать?
- Сожалею, джентльмены. Я занятой человек. И сейчас не желаю делать никаких заявлений. Разрешите пройти. Пожалуйста, разрешите пройти.
- Держись наготове, Берт. Сиди под дверью. Что-то тут есть. Чем-то здесь пахнет.
Газетчики ждали до полудня, пока им разрешили провести короткое интервью с жертвой. Причем на выборной основе: один телевизионщик с камерой и один газетный репортер, который доложит всем о результатах.
Человек был забинтован с ног до головы. Те части лица, которые газетчик смог увидеть, распухли и выглядели кошмарно. Отекшие губы были цвета вспоротой печени. Двигались они с огромным трудом. Репортер присел на кровать бок о бок с пострадавшим. Телевизионщик с камерой - около двери, чтобы человек и репортер поместились в кадре. Оба вели себя тишайше, благоговея, как при отдании последних почестей.
- Ходит слух, что вы обвиняете полицию Сан Франциско в преследовании и жестокости. Это соответствует действительности, сэр?
Человек медленно задвигал губами. Его речь была смазана и неразборчива.
- Я клянусь... Что это правда. Бог мне судья.
- Но зачем им так поступать? Для чего?
- Я не знаю... Мне пытались приписать... дело Дикон. А теперь пытаются меня убить... Коп... преследует меня везде... выслеживает... бьет меня.
- Вы видели, кто это делал?
- Да... Встретил меня... в кино... на Стоктоне... Велел встретится с ним позже... В пакгаузе... Мол, очень важно.
- И вы пошли?
- Да сдуру вот доверился...
- И кто этот человек?
- Детектив... Отдел убийств... Здоровенный парень по фамилии Кэллаген.
В городской больнице Сан Франциско в тот солнечный день находился ещё один человек, судьба которого газетчиков не интересовала. Чико Гонсалес. Его длинное мускулистое тело в хорошей форме. В тенниске и спортивных шортах он стоял в физиотерапевтическом кабинете, изо всех сил пытаясь поднять левую руку выше собственного носа. Это пока не удавалось, но он уже был близок к успеху.
- Это было неплохо, Чико. Просто замечательно, - говорила терапевт молоденькая, хорошенькая негритяночка, двигавшаяся с легкой грацией теннисистки.
- Мне бы хотелось, чтобы вы поработали, сжимая резиновый мяч, минут пятнадцать, и затем полчаса в бассейне. Хорошо?
- Ладно, - хмуро буркнул Чико. - Как скажете.
Норма Гонсалес, бойкая блондинка на восьмом месяце беременности, сидела в дальнем углу уютной светлой комнаты, вязала детский свитер и болтала с Гарри Кэллагеном.
- Он очень быстро поправляется, - лгал Гарри.
- Он мог бы посильней стараться... Ведь он всегда был таким активным.
- Это требует времени.
- Он слишком терпелив, я полагаю.
Она на миг нагнулась над своим вязанием, а затем ровно и спокойно сказала:
- Он собирается уйти в отставку.
- Скажите ему, чтоб он спал спокойно и не волновался по этому поводу. Он хороший человек, и я люблю его.
Она взглянула снизу вверх на Гарри, лицо её было печальным.
- Я тоже, мистер Кэллаген. Это моя вина, что он увольняется. Я думала, что смогу с этим смириться, но не смогла.
- Не переживайте.
Она резко покачала головой.
- Нет. Нужно что-то особое, чтобы быть женой полицейского. У меня этого нет. Я бы хотела, чтобы он нашел спокойную интеллигентную работу. Я не могу смотреть, как он уходит из дому, и каждый день переживать и сомневаться: увижу ли я его опять - живым. Не знаю... Может, я не права? И только я так думаю? Это не сводило с ума вашу жену?
- Когда-то сводило.
- Вы имеете в виду, что она привыкла?
- Она погибла в автокатастрофе, прежде чем смогла решить, что и как. Мы были женаты очень недолго.
Она взглянула на него, затем опустила глаза на клубок пыльной голубой шерсти, лежавший на коленях.
- Я очень сожалею.
- Ничего. Все нормально. Это было очень, очень давно.
Он покосился на часы.
- Ладно, мне пора. Скажите Чико от меня, что он поступает правильно. Я его ни в чем не виню. Это жизнь.
Она облегченно и благодарно улыбнулась.
- А почему вы остаетесь служить, мистер Кэллаген?
Гарри покачал головой.
Читать дальше