Олег Северюхин - Нелегал

Минут десять мы сидели молча. Гудериан не знал, что ему говорить и как со мной себя вести. Я был в таком же положении. Со времени учебы в училище прошло более четверти века, мы не встречались ни разу, и у нас не было общих тем для разговоров. Спрашивать о наших с ним общих знакомых? Да я почти уже никого не помню. Кроме того, я был вместе с его врагами и сражался против него. Если бы он начал дружескую беседу со мной, то неизвестно как бы это было воспринято в более высоких кругах. Что из того, что мы учились в одном пехотном училище. В России в гражданскую войну однокашники по военным училищам и академиям вовсю воевали друг с другом, находясь то под красным знаменем, то под национальным русским триколором.

Наконец, в комнату вошел адъютант Гудериана и что-то тихо доложил. Гудериан молча кивнул. Вошел капитан, допрашивавший меня, и доложил, что от руководства абвера пришел приказ доставить майора Йохима-Альберта фон Гогенхейма в Берлин. Специальный самолет из Берлина через четыре часа прибудет на аэродром города Гродно.

Это сообщение как будто сняло преграду между мною и Гудерианом.

– Знаешь, Йохим, ты исчез сразу после выпуска. В штабах различных соединений тебя не было. Когда я поинтересовался, где ты, мне посоветовали умерить свое любопытство, сказав, что, если нужно, ты сам меня найдешь. В Казани я действительно видел одного русского, как две капли воды похожего на тебя. Но то был русский человек, и я перестал думать о той встрече. Когда я стал занимать более высокие посты в бронетанковом ведомстве, мне докладывали о русских разработках противоснарядного танка. Наши специалисты сразу отмели это как невероятный факт: невозможно в одной машине соединить свойства многотонного бронированного монстра и легкобронированной подвижной машины. Смутило нас еще и то, что все советские ведущие военные специалисты как один выступали за наращивание выпуска легких Т-26 и БТ. Даже системы трех- и пятибашенных танков были на базе легких БТ. А когда русские отказались от противотанковой артиллерии, то это полностью уверило нас в том, что противоснарядный танк это безумная идея и напрасная трата денег. Хотя у русских всегда имелась тяга к гигантизму, особенно в авиации. Почему бы им не заняться гигантизмом и в танкостроении?

Твой танк - это первый танк, который попал нам в руки. Мы заплатили за него высокую цену, но мы должны раскрыть секрет русских танков, и ты нам в этом поможешь.

Прощай, Йохим, я думаю нам еще представится возможность вместе укрепить броневой кулак Германии, способный смести большевистскую твердыню. Хайль Гитлер!

Если бы не гитлеровское приветствие, то можно было подумать, что беседа действительно была дружеской. Последние слова все поставили по своим местам. Как говорят русские, каждый сверчок должен знать свой шесток. Господин майор, отправляйтесь исполнять свои служебные обязанности.

То, что за мной прислали личный "Юнкерс" шефа абвера адмирала Канариса, свидетельствовало о внимании к моей персоне, и было приятно.

Перед отлетом мне была предоставлена возможность принять душ, побриться и переодеться в мундир майора вермахта, который мне был чуть маловат. Чуть-чуть, но это чуть-чуть не являлось украшением для моей фигуры. Прежняя выправка потерялась, а руки, привыкшие возиться с металлом, никак не гармонировали с моим баронским титулом. Капитан, грозивший расстрелять меня как русского шпиона, теперь обращался ко мне не иначе как "господин барон".

Пойми, внученька, мои чувства. Двадцать четыре года я прожил в России как самый простой пролетарий. Слово это звучит неплохо, но на Украине и в Белоруссии слова "пролетарий" нет. Их язык более близок к исконно русскому языку и там слово "пролетарий" произносится более понятно - "голодранец". Если бы это слово применялось не в иностранном значении, то революции в России могло и не быть. Кто бы пошел под лозунг "Голодранцы всех стран - соединяйтесь". Я бы, точно, не пошел. И другой, уважающий себя человек, тоже бы не пошел. Так и я в этом мундире чувствовал себя как голодранец, залезший в барские хоромы. Хотя этот мундир и титул принадлежали мне по праву.

В Берлин мы прилетели ночью. Я ожидал увидеть город, залитый светом ночных фонарей, но в кромешной темноте я Берлина не видел. С аэродрома меня на машине отвезли в тот же самый дом, в котором я проходил специальное обучение. Все там было также, как в то время, когда я уехал оттуда. Даже мой лейтенантский мундир кайзеровского рейхсвера висел в шкафу. Конечно, он был маленький, как на ребенка. Вещь, которую не носят, сжимается от времени, а, может быть, это мы расширяемся со временем. По моей просьбе мне был приготовлен хороший темно-синий костюм, который я придирчиво примерил. Костюм был мне впору, и в нем я походил на джентльмена в возрасте, обремененного заботами об огромном имуществе, раскиданном по нескольким штатам Дикого Запада.