Все ждали, что скажет Николай в своем последнем слове.
— Просись, просись, негодный, — произнесла его мать, вплотную подойдя к нему. — Разве я таким хотела видеть тебя, разве ради этого твой отец головушку свою на фронте сложил, — она гордо выпрямилась. — На колени перед товарищами стань. Стань, тебе говорят!
Кучеров подчинился властному требованию матери и начал опускаться на колени…
— Простите, простите, — тихо произнес он. — На весь век помнить буду. Никогда никого не подведу, вот посмотрите…
Последним выступал парторг цеха Фомин. Он говорил о той большой работе, которую проводит завод, выполняя решения XXI съезда партии, о великой программе строительства коммунизма, о стройках Урала и Дальнего Востока, Донбасса и Караганды.
— И везде трудится наша прекрасная молодежь, наши прекрасные юноши и девушки, красота жизни нашей. Но есть у нас еще и такие, которые мешают нам трудиться и отдыхать. Их мало, но они есть. Вот перед нами один из таких. Кучерова я знаю давно. Он неплохо вел себя в коллективе. Но вот выпил и набедокурил, прямо скажем, нахулиганил. Что с ним делать? Одни предлагали судить его и в тюрьму отправить, другие взять на поруки. Я присоединяюсь к последнему мнению. Кучеров не такой уж неисправимый, чтобы в тюрьму его отправлять. Мы должны резко осудить его поведение, но, учитывая, что этот поступок он совершил впервые, можно взять его на воспитание коллектива. Я думаю, что коллектив цеха сумеет воспитать его настоящим человеком.
Предложение о взятии Кучерова на поруки коллектива было принято единогласно.
Когда собрание было закрыто, Фомин пригласил к себе начальника цеха, мастера, председателя цехового комитета профсоюза и секретаря комсомольского комитета.
— Из дела Кучерова все мы должны сделать вывод. Планом увлекаемся, а о людях часто забываем. Надо, чтобы Кучеров настоящим человеком стал, да и кто-нибудь подобный не появился.
— Кучерова мы возьмем в работу, — поспешила вставить Семендяева. — Переделаем.
— Не надо, Таня, его в работу брать, а человеческое чувство к нему проявить нужно. Нужно посмотреть, где и как живет, как время проводит, с кем дружит. В общественную работу втянуть его нужно, да так, чтобы у него времени на безделье не оставалось.
Через полгода я вновь побывал на заводе. Зашел в цех. Кучеров стоял у новенького станка и проворно обрабатывал одну деталь за другой. Увидев меня, он улыбнулся. И это была не прежняя наигранная улыбка, а настоящая, душевная.
— Ну, как дела, Николай? — спросил я.
— После такого переплета, как с иголочки будешь! — он вновь улыбнулся.
Мастер Семикобыленко кивком показал на «Доску почета». Я подошел к ней и увидел знакомое лицо. Внизу небольшая подпись:
«Лучший слесарь цеха Николай Кучеров. Норму выполняет на 150—180 процентов».
В комсомольском комитете, куда я зашел, рассказали, что Кучеров участвует в художественной самодеятельности, является активным читателем заводской библиотеки, создал футбольную команду.
— Трудно назвать мероприятия, в котором бы он не принимал участия, — добавила Таня Семендяева.
— Значит правильно мы поступили, передав Кучерова на воспитание коллектива?
— Безусловно, правильно.
— Вот так было с делом Николая Кучерова, — закончил прокурор Белов. — Вот так помогли ему настоящие друзья. И я горжусь тем, что помог ему немножко найти этих настоящих друзей.
Над городом вставал ясный июньский день. Свежая зелень деревьев, остывших от дневного зноя, казалась чисто вымытой, будто недавно прошел дождь. У фонтана играли дети, оглашая тишину громкими криками. Бодро шагали по улицам озабоченные своими делами взрослые. Над домами пронесся только что поднявшийся в небо самолет. Приглушенный расстоянием рокот его моторов вещал о мощи земли, о том, что в небе летит озабоченный какими-то своими хорошими думами человек.
Лейтенант Никулин стоял у открытого окна. Ему очень хотелось пойти на улицу, поиграть с детьми у фонтана, спросить вон у той старушки с корзиной, куда она так торопится, и помочь ей нести корзину, ему хотелось подняться на самолете и испытать не сравнимое ни с чем чувство поднимающегося ввысь человека.
Читать дальше