Федор Грецкий - Следы всегда остаются

— Успокойтесь, вы пока не в тюрьме.

— А где же? — все так же испуганно, быстро моргая и в упор глядя на старшину, проговорил Кучеров.

Старшина покачал головой.

— В вытрезвителе, — с укоризной глядя на парня, произнес он.

Вот так случается в жизни. Живет человек, трудится, работает, никто о нем ничего плохого не говорит, и вдруг попадает в вытрезвитель, а то и хуже: оскорбит кого-нибудь, обругает, а нередко дебош поднимет. Что делать с таким человеком, особенно если за его плечами еще каких-то восемнадцать-двадцать лет? Выпил сто-двести граммов водки, тут «друг» какой-то подвернулся, а в таких случаях «друзья» и знакомые всегда находятся, еще выпили и еще. «Пьяному и море по колено». Подходит к подвыпившей компании официантка и чем-то не угождает кому-то. И начинается. Крик, ругань, посуда летит на пол. Прибегают дружинники. Но что пьяному дружинники?

— Подумаешь, красную повязку повязал и значок навесил. Кто ты? Ты же такой, как я! Уходи прочь! — начинает кричать, дебоширить. И если уговоры не помогают, дебоширов задерживают, иногда с помощью милиции.

На второй день приводят нарушителя к прокурору. Сидишь и думаешь: что же с ним делать? Очень часто бывает, что в таких раздумьях проходят не минуты, а часы. Направить материал в суд? Для этого времени много не надо. Отпечатай постановление, распишись на нем, скрепи подпись печатью, и все. Дальше суд, исправительно-трудовые колонии. Но всегда ли нужно спешить с такими постановлениями?

— Так вы говорите, что Кучерова нужно арестовать? — спросил я оперуполномоченного дознания Журавлева.

— А как же! Ведь такое натворил, что аж диву даешься!

Я знаю, конечно, старшего лейтенанта Журавлева не первый год. Это у него давняя привычка преувеличивать то, что сделал задержанный Я еще раз перечитал дело.

— А нельзя ли, Иван Васильевич, обойтись без ареста?

— Никак нет. Он хулиган.

— Это, конечно, правильно. Кучеров хулиганил и даже оскорбил дружинников. Но вот смотрите, что вы сами написали: «1939 года рождения, член ВЛКСМ, окончил среднюю школу и техническое училище». Может быть воздержаться?

— Смотрите, товарищ прокурор. Вы решаете.

— Решаю, безусловно, я, но и вам нужно принимать участие в этих решениях. А вы даже характеристики с места работы не взяли, не говоря уже о большем.

Журавлев стоял навытяжку, слушал внимательно, как будто соглашался, но я видел, он уже давно решил о своем отношении к задержанному.

— Введите ко мне Кучерова.

Высокий стройный юноша с опущенной головой, несмело ступая, вошел в кабинет. Он остановился у порога, не зная, что делать дальше. Большие черные пряди волос закрывали его прямой лоб. Черные брови, дугой взметнувшиеся над усталыми печальными глазами, сходились почти у самой переносицы. Лицо молодое, но выглядел Кучеров старше своих двадцати лет. Одет просто: спецовка, простая штапельная рубашка, старые поношенные туфли.

— Так где вы его задержали? — спросил я у Журавлева.

— В парке, товарищ прокурор.

— Значит после работы домой не заходил?

— Нет, — еле слышно ответил он.

Я взял постановление на арест.

— Слушай, что здесь про твои «подвиги» написано, — начал читать.

Кучеров слушал, не поднимая головы.

— Правильно написано? — спросил я его, закончив чтение.

— Вначале правильно, а про павильон — не знаю.

— Как это не знаешь? — Мне хотелось, чтобы он сам хоть что-то сказал о себе.

— Пьяный был, ничего не помню.

Тягостно было смотреть на этого поникшего головой парня. В протоколе расписывались его вчерашние «доблести». Почему все это произошло?

— С кем был вчера?

— С Кузнецовым.

— Друг, что ли?

— Дружили мы с ним…

— Хороший друг. Сам-то убежал, а ты вот к нам попал.

Кучеров вскинул голову.

— Простите меня, это первый случай в моей жизни. — На глазах Кучерова показались слезы. Он стал вытирать их рукавом спецовки.

— А кто у тебя из родных есть?

— Мать.

— А отец?

— На фронте погиб.

— Мать работает?

— Больная она, на моем иждивении находится.

Его глаза вновь наполнились слезами.

— Я исправлюсь. Все товарищи мои скажут.

Упоминание Кучерова о товарищах показалось мне интересным. Но не все ли они такие, как его вчерашний собутыльник Кузнецов? Почему Кучерову сразу показалось самым легким выходом из положения обращение за помощью к товарищам? Неужели он уверен, что ему легко простят? Или он считает, что держать ответ перед нами проще для него, чем стоять па суде перед своими товарищами?