Алекс Норк - Тупик во все стороны

— А сколько всего этажей? — поинтересовался Блейк у сержанта.

— Четыре. Третий этаж полностью занимала сама хозяйка, на четвертом помещается родня, второй — приемный-парадный, а комната слуги — на первом этаже. Он, как я понял, в основном хозяйственный.

Третий этаж и оказался таким, как обещала лестница — отделанным тем же темным дубом под дорогой комфорт.

Ближняя к лестнице дверь виднелась приоткрытой, и сержант указал на нее рукой.

Очень просторная комната освещалась верхним светом, шедшим из шелковой абажурного типа люстры, благодаря чему овальный стол находился под ярким светом, а все вокруг было спокойным для глаз. Коричневатый ковер во всю комнату усиливал впечатление обстоятельного покоя.

За столом сидели два человека: в профиль к ним — низко опустившая на грудь голову женщина, а лицом к входу — разулыбавшийся во все лицо человек средних лет атлетического сложения. Перед каждым лежали листы бумаги.

— Вот, — весело сообщил тот, который вертел в пальцах ручку, — судьба вас наказала за то, что не берете меня на рыбалку.

— Это наша рыбалка, — буркнул Макс. — Пулю ты, конечно, не извлек.

— Ты думаешь, она торчала у нее из затылка? Ручаюсь, что пуля прошла к лобной зоне. Били почти в упор.

— А точнее?

— Ярд или полтора.

— Больше хорошенького ничего не скажешь?

— А ты готов к неожиданностям?

Макс лопоухо насторожился:

— Конечно, я слушаю.

— Смерть застала жертву врасплох. Больше не приставай, завтра к двенадцати получишь все результаты вскрытия.

Блейк уже стоял в ярде с небольшим сзади…

Удобная позиция, куда уж лучше.

Только занять ее мог лишь «свой» человек. Который вошел, как они, в эти двери, потому что спрятаться сзади тут негде.

Покойная сразу видела любого вошедшего и, будь этот визит для нее неприятен, вряд ли сидела бы так спокойно за своими бумагами.

Вошедшего она совсем не боялась. И наверняка, они какое-то время разговаривали.

У стены за ее спиной сейф, о котором сказал сержант. Занавеска немного сдвинута, и виден створ чуть приоткрытой дверки.

Макс подошел к сейфу, осторожно отвел дверку в сторону и заглянул внутрь.

— Сержант, вы сюда не заглядывали?

— Нет, сэр, никто не заглядывал.

Макс снова обратился к медэксперту:

— Пока ты здесь сидел, никто из местных не совался в комнату?

— Чтоб запустить лапу в сейф? Нет, все в порядке.

Макс покивал головой:

— Кроме одного пакета тут больше и нет ничего. Сержант, наденьте перчатки и посмотрите, что в нем.

В дверях появились новые лица — два здоровенных парня в синих комбинезонах. Один, как игрушку, держал в руке складные носилки.

Макс, кивком в сторону кресла, разрешил забирать тело.

— Лейтенант, здесь какие-то старые фотографии.

— Старые?

— Да, судя по всему, из жизни покойной.

— Ладно, положите в пакет, завтра рассмотрим. А с бумагами, что на столе, будем разбираться в управлении.

— Запечатать в отдельном пакете?

— Разумеется.

Блейк, рассматривая стол с бумагами перед убитой, сделал знак сержанту подождать…

И когда выходил вслед за Максом из кабинета, еще раз издали обвел стол глазами.

Еще до того, как они вошли в залу на втором этаже, Макс отпустил бригаду, и кроме них остался только сержант для фиксации звукового протокола опроса свидетелей. Свидетели, как сообщил им Ширак, уже собрались и ждут.

Теперь лишь сержант своим видом указывал на присутствие полицейских в доме, в то время как два других человека в длинных свитерах, грубых штанах и высокой, шнурованной обуви, не могли не вызвать серьезного удивления.

Вся троица сидела у занавешенных окон напротив входа в просторных с гнутыми ножками креслах, которые были частью большого светлого ампирного гарнитура.

Блейк обратил внимание и на весь интерьер.

Светло-ореховый тон мебели с шелковой серебристой обивкой был в родстве с почти белым блестящим паркетным полом, на котором их грубая обувь выглядела совсем хамовато. Стены отделаны шпалерной материей, песочного цвета с сероватыми большими узорами, в которых проглядывались замысловатые стебли, цветы и листья.

И вместе всё в этой зале, назначалось для праздничного и беззаботного настроения, а вовсе не для пребывания в траурной скорби.

Впрочем, похоже, никто и не пребывал.

Их просто рассматривали три пары глаз.

Две женских — очень внимательно, и мужская — с сочувственным, каким-то излишне теплым и мало уместным в данных обстоятельствах выражением.