Андрей Остальский - Жена нелегала

Потом вдруг резко замолчала. Провела рукой по лицу, точно сняла с него какую-то тень, какой-то отпечаток ненужных эмоций.

Сказала иным, холодным голосом:

— А ничего Юра не говорит. И ничего он мне не рассказывает. Потому что Юра не может ничего говорить. И ничего рассказывать. Не может, физически не способен. Как это по-английски? Анэйбл? То есть вообще — анэйбл совсем.

— Вы хотите сказать, что Карл… Юра — мертв? — Джули задала этот вопрос таким равнодушно вежливым тоном, что если бы Данилин не знал ее, то счел бы черствой и жестокой женщиной. Но он понимал, в чем дело. Слишком много было этого в последние дни и часы: Карл умер, жив. Карл прячется. Карл настоящий, поддельный. Кладбище в Красноярске, могила, видели на киевской улице… Понятия стали терять смысл, отрываться от слов, а слова от понятий.

Лиза отодвинулась к окну, смотрела на серое рассветное небо и молчала.

— Почему она молчит? Спросите ее еще раз, пожалуйста, Алексей… Она ведь не могла не понять мой вопрос?

Данилин сказал:

— Джули спросила вас… Ну не мучайте же ее, в конце концов!

Лиза снова повернулась лицом к Джули и Данилину. И теперь они увидели еще одну, какую-то новую женщину. Лицо ее будто осунулось, кожа обтянула череп, глаза казались уже не изысканно красивыми, а страшными и больными.

— Ах, не мучить ее! А может быть, это она нас мучить приехала из своей Англии? Кто ее звал? Зачем вы ее сюда приволокли, Данилин? Нам и без нее и без вас тошно дальше некуда. Зачем она еще навязалась на нашу голову, идиотка провинциальная!

— Этого я переводить не буду, — сказал Данилин.

— Что, что она говорит? — спросила Джули. — Кто идиот? Или это я идиотка?

— Да нет, — ответил ей по-английски Данилин. — Скорее наоборот…

— Что значит, наоборот? И может она ответить на простой вопрос: жив Карл или нет?

Лиза сказала:

— Жив. Но иногда мне кажется, что лучше бы… Лучше бы не был жив…

— Он что, смертельно болен? Парализован? Он инвалид?

— «Инвалид» — удачное слово.

Лиза снова замолчала на несколько секунд, Джули нетерпеливо ерзала на стуле. Но терпела, молчала. Ждала, пока Лиза продолжит.

Наконец та заговорила снова:

— Знаете, когда он подал в отставку, отказался работать дальше, то это в принципе должно было рассматриваться как дезертирство. Он же офицер! Он их, конечно, уверял, что не выдаст никаких тайн, и я уверена, слово сдержал, не выдал. Ни слова, ни полунамека. Ну вам он кое-что рассказал, наверно, в рамках того, на что имел санкцию… Но о сути того, что он практически делал, ни слова же не сказал, не правда ли?

— Да я и не хотела ничего об этом знать!

— И тем не менее. Формально он был дезертир, предатель. Были люди, настаивавшие на заочном трибунале. С последующей посылкой команды в Англию для приведения приговора в исполнение. Находились и такие, в отделе административных органов ЦК КПСС, кто говорил: нет, чтобы никому повадно не было, надо его похитить, привезти в Москву, судить, а потом сжечь живьем в крематории, как Пеньковского. Или как генерала Полякова — про обоих такие слухи ходили, но я что-то сомневаюсь… То есть их сожгли, но после того, как расстреляли. Ну, мой отец, да и сам Андропов, совсем не были заинтересованы в такой постановке вопроса. Это ведь и по их репутации удар был бы сильнейший. Юра был звезда нелегальной разведки, орденоносец. Политбюро известен — под псевдонимом, разумеется. Поэтому дело повернули так: как могло такое случиться с разведчиком-нелегалом, высоким профессионалом? С человеком, который готовился к своей миссии всю жизнь, из которого десятилетиями лепили супермена и супершпиона, и вылепили. И который великолепно работал, был много лет на особом счету и все такое прочее. Вот с какой стати вдруг такой человек может взять и отказаться выполнять приказы? В отставку, видите ли, подать? Зная прекрасно, что в его профессии никаких отставок не бывает никогда? Не перекинулся к врагу — такое при некоторых обстоятельствах случалось в истории. Но просто вот так взять и возжелать обычной обывательской жизни в английской глухомани? С женой и дочкой, видите ли, обитать на морском берегу? Ответ очевиден, не правда ли? Вот вы, Джули, встаньте на их место и скажите: разве вам он не ясен?

— Нет, — жалобно отвечала Джули, — совсем не ясен… Я слишком далека от этого странного мира, который вы описываете… Я до встречи с Карлом считала, что ничего этого вообще не существует. Что все это писатели и киношники выдумали. Мне иногда и сейчас кажется, что это фильм. Только я почему-то внутри. Так что — нет, ничего мне не ясно и не понятно!