Адам Данн - Реки золота

— Tacut! — рявкает он.

Мои руки и ноги уже почти ничего не чувствуют. Эта штука на моей спине, очевидно, может вечно держать меня в таком положении. А Реза злится все больше.

— Ты хочешь договориться?

Он поворачивается в кресле и оказывается в свете настольной лампы. Глаза его налиты кровью, лицо красное, потное, зубы оскалены. Мой босс горгулья и усадил мне на спину демона. Я слышу исходящий от меня странный резкий звук, но, похоже, его издает кто-то другой. Все, кроме боли, кажется нереальным.

— Господи, вы, американцы, такие неженки! — рычит Реза и затягивается сигаретой, кончик ее становится розово-белым.

Я пытаюсь, пытаюсь шевельнуться, но масса ка моей спине огромна и неподатлива.

— Кет, Реза, подожди, я не имел в виду… пожалуйста… НЕ НАДО…

— Ренни, ты получаешь приказания, а не отдаешь их, понятно? — шипит Реза.

И медленно подносит кончик сигареты к моей шее, чуть пониже левого уха, куда касались языками Л и Н, и последнее, что чувствую, — это запах своей горелой плоти.

— Кто тебя послал? — спросил Сантьяго.

— Секрет, — пробормотал Мор.

Сантьяго подумал, что, наверное, лучше не касаться таких подробностей.

— Кто ты?

— Я Р/КУ, — прокашлял Мор.

— Только подлец не дает прямых ответов! — рассвирепел Сантьяго.

— Я член разведгруппы Р/КУ, двадцать шестой МЕУ (СОК), — сказал Мор ясным, свободным от мокроты голосом диск-жокея.

Сантьяго, привыкший за годы службы в полиции к аббревиатурам, ничего не понял.

— Расшифруй.

Они прислонялись к стеклянной стене толщиной шесть дюймов, образующей одну сторону цистерны площадью около квадратного акра. Наполненная холодной темной морской водой цистерна стояла в дальнем углу Нью-Йоркской аквариумной площадки на Кони-Айленд. Мор наконец согласился поговорить, после того как попросил Сантьяго выписать для него из арсенала карабин М4, а Сантьяго целую минуту честил его по-английски, по-испански и, в меру знания языка, по-креольски. Потом он выписал карабин. По внутреннему побуждению выписал и «бенелли». Оружие лежало в запертом багажнике «виктории».

— Р/КУ — разведка и координация ударов. Это моя работа. Кое-кто называет это глубокой разведкой. Я пробираюсь в труднодоступные места и собираю сведения. Если получаю приказ, координирую удары.

— Только где-то появляешься, как туда начинают палить пушки?

— Я вызываю налет авиации, затем моя группа производит зачистку.

Сантьяго задумался над услышанным. Кто-то в Вашингтоне счел нужным внедрить психа, вызывавшего авианалеты, в ОАБ Нью-Йоркского управления полиции… зачем?

— Для чего ты здесь?

— Секрет.

— О нет. Нет, нет, cabrón, этот номер не пройдет. Я не командос. Я полицейский. Я преследую тварей, убивающих таксистов, и возьму их, чтобы получить вторую ступень, очки, перейти в ОСИОП с настоящими полицейскими и навсегда проститься с вашими грязными делами. Comprende? [48] Понимаешь? (исп.) Не нужен мне какой-то морской пехотинец, мысли которого все еще в Ираке…

— Я служил в Афганистане.

— …или где бы то ни было, который, черт возьми, считает, что может обрушить дождь бомб и ракет на Нью-Йорк, будто это его артиллерийский полигон…

— Я авиационный наводчик, не корректировщик артогня.

— …который молчит неделями, а когда начинает говорить, голос его звучит как неисправное радио, который ждет полгода, чтобы сказать мне, что, черт возьми, происходит, и то лишь после того, как половина начальства с Полис-плаза, один, напустилась на меня, который заставляет Маккьютчена играть мной как рыбой на крючке… На кой черт нам этот аквариум?

Сантьяго пришлось перевести дыхание после этой тирады.

Мор указал подбородком.

— Познакомься с Карлом.

Сантьяго повернулся и едва не схватился за пистолет. Дыхание перехватило, он закашлялся. На лбу, шее, запястьях, в подмышках выступил пот. По спине прошел холодок, из кишечника непроизвольно вырвались газы.

— Cono… — прошептал он.

Акула была молодой, в длину всего шесть-семь футов, но уже широкой в жабрах, зубы ее виднелись даже при закрытой пасти. Белизна ее живота резко оттенялась бронзовым цветом боков и спины; Сантьяго едва мог разглядеть ее спинной и хвостовой плавники, хотя большой хвост был виден в темной воде. Акула лениво проплыла по часовой стрелке мимо стены, где стояли люди, ее бездонный черный глаз обратился в их сторону. Сантьяго старался не терять ее из виду, когда она отплыла, но примерно через двадцать ярдов рыбина скрылась в темноте.