Наталья Солнцева - Легкие шаги в Океане

— Ага… — уныло согласилась Лена. — Ну и что? Ты ведь тоже не можешь понять, кому понадобилось обстреливать твои заправки, нанимать киллера? Хотя на тебя работает и служба безопасности, и полиция, а я — сама по себе. Кстати, в этот раз Казаков напал на тебя, а не на меня.

— Я заметил.

Они сидели в машине, слыша, как барабанят по крыше струи дождя. Широкову очень хотелось выпить. Глоток коньяка мог бы его согреть.

— Нельзя, — покачала головой Лена. — Я не умею водить.

— Сам знаю, что нельзя…

Он заговорил о Пилине. Если верить экспертизе, Пилин был уже мертв, когда погиб Багиров. Кто тогда наведывался к Прокошиной под его личиной? Кто устроил потасовку на вокзале? Это очень запутывает дело.

— Может быть, Багирова и Пилина убил один и тот же человек? — предположила Лена.

Павел как-то странно посмотрел на нее. Рана его болела, повязка пропиталась кровью. Бинты и вату из аптечки они уже израсходовали.

— Поехали, надо заскочить в аптеку, — сказала Лена, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

— Один и тот же человек? — переспросил Широков.

— Скажи еще, что это я! — обиделась она. — Твой Марат меня подозревает. Он думает, будто я убила Граббе. Чушь! Старик мне нравился. Он умел рассказывать удивительные истории о старинных часах и обещал показать какую-то древнюю карту.

— Карту? — насторожился Широков. — Что за карта?

— Этого я уже не узнаю… — вздохнула Лена.

Широкова осенило, о какой карте идет речь.

— Карта царицы Клеопатры! — воскликнул он. — У часовщика в мастерской среди хлама валялись листы книги Кирхера. Там была карта. Мне Марат говорил. Он перерыл гору макулатуры и обнаружил карту.

Лена застыла, уставившись на него блестящими глазами.

— Как ты сказал? Клеопатра?..

Она надолго задумалась. Каким образом Клеопатра связана со смертью Граббе?

— Это месть фараона, — выпалила Лена. — Нельзя всуе тревожить их покой.

Широков на это только хмыкнул. Что она бормочет?

— Может, вы с Казаковым сообщники? — подозрительно прищурился он. — Парочка маньяков, готовая «замочить» кого угодно и где угодно. А я-то себе голову ломаю! Ищу на пустом месте глубокий смысл!

Лена не обратила на его слова внимания. В ее уме происходила напряженная работа: разрозненные детали, факты и догадки складывались, занимая различные положения относительно друг друга.

Наконец, ее лицо прояснилось, а губы расцвели в улыбке.

— Недавно мне приснилась Клеопатра, — доверительно прошептала Лена, повернувшись к Широкову. — В тончайшем одеянии из льна, с тяжелой короной на голове… ее веки, покрытые золотой краской, были опущены, а руки скрещены на груди. Царица сказала, что скоро передо мной откроется тайна моей судьбы, что мы с тобой связаны обетом, древнее, чем звезды на небе, и что… — она запнулась, но только на мгновение, — …ты будешь моим.

— Я?!

— Ты сомневаешься в пророчестве Клеопатры?

— Черт возьми! — возмутился Павел. — Это как же понимать?

— Дословно, — сверкнула глазами его спутница. — От судьбы не уйдешь.

В груди Широкова сладко встрепенулось и заныло сердце… туманные дали раскрыли перед ним свои объятия. Нескончаемые лабиринты переплелись в невообразимых пространствах… закручиваясь, подобно перламутровой раковине…

Лена обняла его за шею и поцеловала. Раньше она ни за что не решилась бы на подобное. Это жаркое московское лето неузнаваемо изменило их обоих. Они подошли к той черте, за которой что-то кончается. Как будто они заснули в городе, где родились и выросли, — а проснулись… в стране иллюзий, где прошлое зыбко, а будущее неразгадано…

— Что нас ожидает? — спросила Лена.

И Павел уже не удивился этому «нас». Не удивился он и тому, как она это произнесла, — словно их новая общая жизнь уже началась, под этим теплым ливнем, на этом ночном шоссе, у этого моста.

Он не помнил, как они доехали до дома, поднялись в его квартиру… За окнами продолжал шуметь дождь, стонала от ветра старая липа.

На ночном столике стояли апельсины и шампанское. Пахло слабыми духами Лены и кровью из раны Широкова. Они ничего не замечали, словно эта ночь любви была последней, невозвратной, неповторимой… как само дыхание жизни…

Заснули от изнеможения, от истомы, разлитой в каждой клеточке утомленных тел.

Над Москвой разверзлись небеса, проливая на спящие бульвары и площади реки слез. Были то слезы счастья или отчаяния, судить тому, кто плачет. Синие зигзаги молний освещали на краткий миг каменное лицо города, удары грома раскалывали нескончаемый шум капель на тысячи осколков…