Джейн Хичкок - Обман зрения

— Большая честь для меня, — ответила я. — Я с удовольствием принимаю ваше предложение.

Улыбнувшись, словно она и не ожидала другого ответа, Фрэнсис сняла очки и, аккуратно сложив, убрала в сумочку.

— Там довольно много работы. Она займет у вас несколько месяцев при полном рабочем дне.

— О Господи! Не знаю, смогу ли я.

Она продолжала, словно не слыша моих слов:

— Это танцевальный зал. Он был построен много лет назад для первого бала моей дочери. Я хочу его отреставрировать, чтобы он выглядел, как в те времена. Никогда не поздно начать все заново.

Миссис Гриффин говорила ровно и без всякого выражения, но за ее внешним спокойствием я почувствовала какое-то напряжение. Она теребила ремень сумочки, накручивая его на пальцы, и время от времени внимательно смотрела на меня, словно хотела что-то вспомнить или заглянуть мне в душу. Я почувствовала неловкость.

— Но мне придется отказаться от всех других заказов. Это довольно сложно.

— Вы можете прийти ко мне уже завтра. Я бы показала вам, что хочу сделать, и тогда вы решите, как вам поступить.

— Миссис Гриффин, — медленно произнесла я, — я очень польщена вашим предложением. Можно спросить — как вы нашли меня?

Она чуть помедлила.

— Мне о вас рассказали друзья.

Она назвала двух самых богатых и влиятельных из моих клиентов. Поразительно, как тесен мир богачей. Это какое-то особое государство, не имеющее границ. Толстосумы, подобно членам королевских фамилий, знают друг друга лично или хотя бы понаслышке, независимо от того, где они живут. И поскольку многие из них проводят свою жизнь в постоянной погоне за роскошью, удовольствиями и материальными ценностями, они передают друг другу лучших мастеров и дизайнеров, дилеров, флористов и поваров, подобно тому, как богатые члены племени раздают подарки на индейском празднике потлач. Я не питаю никаких иллюзий относительно своего места в их мире. Художник там — всего лишь один из предметов потребления.

— И кроме того, вы, как и я, увлекаетесь Паоло Веронезе, — продолжала она. — Я читала вашу прекрасную статью о вилле Барбаро. Вы сумели по достоинству оценить художника, которого я обожаю.

Упомянутую ею статью о знаменитой вилле Барбаро в Мазере, неподалеку от Венеции, я несколько лет назад написала для малозаметного художественного журнала «Светотень». Там находилась моя любимая причудливая фреска Паоло Веронезе, выполненная в технике оптической иллюзии. Тот факт, что миссис Гриффин прочитала эту статью, необыкновенно польстил моему самолюбию.

— Рада, что вам понравилось. Я так люблю эту виллу. Помню, как я впервые стояла в зале, а с разрисованной галереи на меня смотрели люди, животные и птицы. Такие чудесные и совсем как настоящие.

— Моя дочь была такая же восторженная, как вы, — вдруг сказала она.

Я промолчала.

— Так вы придете ко мне завтра? — спросила Фрэнсис, покачиваясь на краешке стула.

— Обязательно, хотя мне надо хорошенько обдумать, как ваше заманчивое предложение повлияет на мой жизненный уклад.

Миссис Гриффин еще раз обвела взглядом мою загроможденную душную студию.

— В любом случае оно его изменит, — безапелляционно заявила она.

С этими словами она поднялась со стула. Я проводила ее к выходу.

— Извините за некоторую нерешительность, — сказала я, открывая ей дверь, — но прежде чем раскрасить поверхность, я обычно внимательно ее изучаю. Возможно, даже слишком внимательно.

— У вас есть время подумать.

— Я провожу вас вниз.

— Нет, спасибо. Я дойду сама. Жду вас завтра, скажем, часа в четыре. Обсудим все за чашкой чая. Вот это поможет вам добраться.

Она протянула мне карточку с изображением своего особняка, на обратной стороне которой была схема проезда. Я не стала говорить, что знаю, где находится ее дом.

Попрощавшись, она ушла.

Вечером я возвращалась домой в состоянии, близком к панике, словно Фрэнсис Гриффин была вестником судьбы. Мне совсем не хотелось нарушать привычное течение жизни. Но с другой стороны, работа у столь выдающейся личности — это большая профессиональная удача. И надо признать, в ее обаянии было нечто завораживающее.

Я уже давно смирилась с тем, что жизнь моя будет серой и скучной, как написанная в технике гризайля картина. Постепенно я стала чувствовать разницу между атмосферами одиночества и уединения. Первая была сырой и тягостной, вторая — прохладной и бодрящей. Мне было ненавистно расхожее мнение о том, что люди, живущие и работающие в одиночестве, становятся оторванными от жизни. От одиночества нас спасает воображение. Без него теряет краски даже самая богатая событиями жизнь. Воображение же любой пустяк превращает в событие.