Алексей Рыбин - Ослепительные дрозды

Саша улыбнулся. мушке-дурашке.

- Меня зовут Эрнесто, - сказал смуглый парень. - А ты кто?

- Саша, - сказал Александр Ульянов.

- Саша? А есть ли будущее у тебя, Саша? - после короткой паузы спросил Эрнесто. - Саша, как ты думаешь?

- Есть. Потому что я знаю... Я знаю, как сделать, чтобы всем было хорошо, - сказал Саша.

- Неужто, - Эрнесто пошуровал в кармане. Вытащил горсть патронов. Пересчитал, ссыпал обратно. - И как ты это видишь?

Саша напряженно думал. Мысли плавали в голове, как жирные налимы. Если их погрузить в деготь. Там бы им было лучше. В черном, вязком дегте. Медленно-медленно, лениво шевелили бы они в кромешной тьме дегтярной субстанции черными жабрами. Налимы. Слово-то какое. НАЛИМЫ... Тяжелые, скользкие, вялые рыбы - что с ними делать? Не смотреть же на них? Только жрать. Сидючи за столом, покрытым белоснежной скатертью, ожидать, когда Глаша принесет из кухни блюдо с налимами, фаршированными мелкими, проворными дроздами. Убитыми в полете, чтобы жизнь в них не успела замереть, почти еще поющими. Так - бах! - в полете, он, дрозд, и не понял ничего, не успел - а его уже к столу тащат - вот, извольте, господа, дрозды, жрите, почти живые, жрите, вкуснотища, господа, час назад еще летали, а как блюдо называется? о-о-о... русское национальное блюдо, прерванный, кхе-кхе, полет.

- Ничего ты не сделаешь, - сказал Эрнесто. Устало сказал. Как будто не молодой был мужик, а старичок ветхий, уставший жить. - Ничего. Тебя повесят. И будут правы.

- За что, - изумленно спросил Александр. Меня - за что повесят? Я же ничего такого...

- За бездарность, - улыбнувшись сказал Эрнесто. - Понял? - Он подошел, присел рядом. - Затянуться-то дайте.

- Так все уже, - виновато сказал Саша, - "пятку" добили.

- Вот видишь, - заметил Эрнесто. - И я говорю: за бездарность. А вообще-то есть такое слово "товарищ".

- Я знаю, - сказал Саша. - В словаре Даля это слово обозначает разбойника, который со своими дружками грабит купцов и берет товар. Оттого и "товарищ".

- Нет, - твердо сказал Эрнесто. - ты не знаешь, что именно такое "товарищ". Нет у Даля такого определения. И именно поэтому тебя повесят. А те, кто знают, кто поймут - те сами вешать будут. Comprendes?

А теперь, пока, ребята.

Эрнесто поднял автомат и грохот очереди ударил по сашиным ушам - словно водой холодной из ведра окатили. Да несколько раз.

"Господи, - подумал Ульянов. - Господи, должно быть, это сны какие-то ко мне являлись. Вот, Глаша рядом сидит, задремал я, видимо, на бережку... Водки лишку хватил..".

- Барин, птичек-то возьмете домой? - спросила Глаша.

- Птичек? Каких еще птичек?

- Так вот же.

Ульянов открыл глаза. Глаша держала в руках маленьких, симпатичных дроздов со снесенными головами. Тушки держала.

- Домой понесем, барин, или здесь бросим?

- А кто их подстрелил-то? - тихо спросил Ульянов.

- Ну как это - кто? Че.

- Какой еще "Че"? Что за "Че":

- Ну, Эрнесто-то, Эрнесто...

Глюк. Это именно то, о чем Володя говорил. Много раз. Неужели этот глюк - настоящий? Конечно, галлюцинации разные могут быть, но чтобы так реально?...

Тушки дроздов оттягивали руки. Надо же - маленькие, а какие тяжелые.

Это ж какой калибр должон быть у пуля, чтобы вот так, напрочь головы снести?

- 7.62, - не задумываясь ответила регулировщица Глаша и сунула под мышку красный флажок

Глава 2.

Огурец

Не сын ли это ваш, милорд?

У.Шекспир. Король Лир.

На Петровской набережной нахимовцы жрали скумбрию.

"Рыбкой пахнет", - мог бы сказать какой-нибудь гуляющий в этот погожий августовский день по площади Революции маленький мальчик, а папа или мама, контролирующие его действия и следящие за безопасностью своего чада объяснили бы ребенку, что это за рыбка, где она водится и как отважные рыболовы добывают ее из суровых морских глубин.

Сын же, одетый в веселенький серый, а, возможно, случись так, что сегодня у него был бы какой-нибудь личный, вроде дня рождения, праздник, синий костюмчик, кивал бы стриженой головкой и мотал на гипотетический ус.

Однако не было на площади Революции ни мальчиков, ни девочек - все они сидели за школьными партами, а те, что не сидели - лежали. Лежали дома, используя единственную возможность на некоторое время забыть о школе, институте или ПТУ, а именно - получить у врача справку о болезни. Некоторые, конечно, не лежали и справки их были получены обманным путем, но числом своим они наверняка уступали детям честным, порядочным и обязательным.

В порядке вещей было отсутствие на улицах среди рабочего дня мальчиков и девочек, подростков и отроковиц - те, что иной раз и попадались взгляду деловитых прохожих, выглядели настороженными и вызывали у прохожих же мысли о том, что совесть праздношатающихся детишек явно не чиста, что они, скорее всего, прогуливают часы занятий и, тем самым, достойны всеобщего презрения и, даже, порицания.