— Да, — ответила Мейсон; голос ее был холоден как лед. — Но позвольте указать на факт, который вы упустили, сэр: убийца за четыре дня совершил четыре злодеяния. По одному в день, с точностью часового механизма. Ваши двадцать четыре часа до Нью-Йорка будут означать еще одну смерть. Смерть, которой можно избежать. Смерть, ответственность за которую ляжет лично на вас.
Повисло мертвое, замешенное на ужасе молчание.
— Что с того, что пассажиры подвергнутся неудобствам? — продолжала Мейсон. — Или что судно может надолго застрять в порту? Или что корпорация может потерять миллионы? Какое это имеет значение, когда на карту поставлена человеческая жизнь?
— Это правда! — воскликнул Ле Сёр громче, чем предполагал. Он и сам удивился, что этот смелый и внятный голос принадлежит ему. Первому помощнику было тошно и невыносимо — от всех этих убийств, от корабельной бюрократии, от бесконечных разговоров о выгодах корпорации. Он просто не мог смолчать. — Деньги — вот к чему все сводится. К тому, сколько денег потеряет корпорация, если судно застрянет в Сент-Джонсе. Что мы намерены спасать — деньги корпорации или человеческую жизнь?
— Мистер Ле Сёр, — сказал Каттер, — вы переходите границы…
Но Ле Сёр оборвал его:
— Послушайте! Последней жертвой стал ребенок, ради всего святого! Невинная шестнадцатилетняя девочка, которая путешествовала вместе с дедушкой и бабушкой. Ее похитили и убили! А если бы это была ваша дочь? — Он повернулся за поддержкой к остальным: — Неужели мы допустим, чтобы подобное повторилось? Следуя курсом, который рекомендует капитан Каттер, мы, весьма вероятно, приговариваем еще одно человеческое существо к ужасной смерти.
Ле Сёр увидел, что младшие палубные офицеры кивают в знак согласия. Пароходная компания не пользовалась большой любовью, тут Мейсон попала в точку. Лицо старшего механика Холси оставалось непроницаемым.
— Капитан, сэр, вы не оставляете мне выбора. — Голос Мейсон исполнился тщательно взвешенной, почти грозной убедительности. — Либо вы меняете курс, либо я буду вынуждена объявить о принятии чрезвычайных мер в соответствии с пятой статьей Кодекса.
Капитан свирепо уставился на нее:
— Это будет крайне неразумно!
— Меньше всего мне хотелось бы к этому прибегать. Но если вы продолжаете упорствовать, не желая видеть очевидного, выбора не остается.
— Чушь собачья! — взорвался Каттер.
Эта непривычная в устах капитана брань вызвала ощутимую эмоциональную волну, прокатившуюся по мостику.
— Капитан? — позвала Мейсон.
Но Каттер не ответил. Он уставился куда-то в окно, на далекий, расплывчатый горизонт. Губы его беззвучно шевелились.
— Капитан? — повторила Мейсон.
Ответа не последовало.
— Очень хорошо. — Старпом повернулась к собравшейся группе. — Как второй человек в команде «Британии», я требую применения против капитана Каттера пятой статьи Кодекса морских перевозок за нарушение служебного долга. Кто со мной?
Сердце Ле Сёра стучало так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Он обвел взглядом присутствующих и встретил испуганные, колеблющиеся взгляды младших офицеров. Тогда он выступил вперед:
— Я.
Пендергаст все смотрел и смотрел на картину Брака. Маленький вопрос, ноющее сомнение поселилось на задворках его сознания, распространяясь и заполняя все. Медленно, но неуклонно эта мысль обретала четкость.
В картине что-то не так.
Не возникало сомнения в ее подлинности. Это именно то самое полотно, что выставлялось на аукционе «Кристи» пять месяцев назад. Но при этом нечто исподволь резало глаз. Во-первых, раму сменили. Но дело не только в этом…
Спецагент поднялся с места и подошел к картине, пристально вглядываясь в нее. Полотно потеряло дюйм или два с правой стороны и по меньшей мере три дюйма в верхней части.
Пендергаст стоял неподвижно, внимательно вглядываясь. Он был уверен, что на аукционе картина выставлялась неповрежденной. Это могло означать только одно: Блэкберн сам изуродовал полотно по каким-то причинам.
Дыхание Пендергаста замедлилось; он обдумывал этот дикий факт: коллекционер уродует картину, которая стоила ему свыше трех миллионов долларов.
Специальный агент снял картину со стены и перевернул обратной стороной. Холст лишь недавно заново закрепили, как и следовало ожидать, в случае если картину обрезали. Сыщик наклонился и понюхал холст, ощутив при этом известковый запах клея, применяемого при закреплении полотна в раме. Запах очень свежий, много свежее, чем следовало бы через пять месяцев после подклейки. Пендергаст надавил на остатки клея ногтем. Еще не полностью затвердел. Манипуляции с картиной были произведены всего день или два назад.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу