Марина Серова: Загадка в ее глазах

Качалина, кажется, немного оттаяла. То ли она не была такой уж железной леди, какою хотела казаться, то ли искренние чувства мэра растопили лед взаимной неприязни, но Ольга Христофоровна вполне по-человечески улыбнулась Толмачеву и своим фирменным хрипловатым голосом произнесла:

— Да и я рада, Виталик. Ты совсем не изменился! Да и город наш, признаться, тоже. Тут ведь даже время течет по-другому — замедляется, что ли… После Москвы это очень заметно. — Качалина вздохнула, глядя на заснеженный пейзаж внизу: — Вот не думала, что по такому поводу придется приехать в родной город… Мы ведь вместе с Витькой в мае собирались…

Мэр согласно вздохнул. Кажется, он хотел сочувственно похлопать Качалину по руке, но не рискнул. А столичная гостья вдруг выкинула фортель — распахнула пластиковое окно и, протянув руку, отломила кончик сосульки!

— Нигде нет таких вкусных сосулек, как на родине! — задумчиво проговорила госпожа Качалина. Сосулька таяла на ее ладони, и замшевая перчатка уже потемнела. Я смотрела на гостью во все глаза. Неужели все, что говорят о даме-политике, — неправда? Неужели госпожа Качалина — нормальный человек, а ее имидж стервозной бабы разработан хладнокровными столичными имиджмейкерами?

Толмачев тоже с удивлением смотрел на Ольгу Христофоровну, он даже рот слегка приоткрыл.

— Ты, Виталий Михайлович, должен мне помочь. Журналистов своих на короткую цепь посади, чтобы мне дали спокойно заниматься делами и на них не пришлось бы отвлекаться. А то я этого добра — в смысле, внимания прессы — еще в столице накушалась, — вдруг жестко произнесла гостья.

Качалина моргнула, миг — и вот перед нами совершенно другой человек. Словно в глубине ее голубых глаз с лязгом закрылись железные заслонки… Я помотала головой, прогоняя наваждение. Так, пора работать!

Мне не хотелось с первых же минут вступать в конфликт с мальчиками из СБ и загадочной Галочкой, поэтому я подождала, пока они закончат осмотр помещения, а потом тихонько отправилась делать то же самое — по второму разу. Не то чтобы я считала, что Качалиной угрожает какая-то опасность, — напротив, я была уверена, что в гостинице все в полном порядке. Просто мне хотелось держать ситуацию под контролем, а для этого следовало просканировать все возможные источники каких-либо проблем. Например, ребята из СБ не подозревают о потайной дверце, скрытой за деревянной панелью, а я о ней знаю. Дверце этой столько же лет, сколько самой «Евразии». Есть легенда, что губернатор Пушкаридзе удалялся в номера с кипой бумаг, чтобы в тишине и покое поработать над важными государственными документами, а потом в номер тихонько проскальзывала певица Лулу.

Не знаю, как насчет Лулу, но года четыре тому назад я своими руками скрутила за этой панелькой киллера по кличке Паша Бегемот, вооруженного волыной с глушителем. Так что, как говорится, доверяй, но проверяй…

За этим занятием и застал меня один из безопасников. Я уже начинала их различать, и этот — с узким лицом и синими глазами — кажется, был у них старшим.

— Охотникова? — без всяких церемоний спросил он в свойственной бывшим милиционерам манере. Я молча кивнула. — Ты чего тут делаешь?

Конечно, можно было прочесть мальчику краткую лекцию о вежливости, но сейчас это было совершенно не важно. Мы с этим синеглазым невоспитанным парнем делали одно и то же дело, и следовало сразу отсечь все, что могло бы помешать работе. Пусть его мамаша воспитывает, в конце концов.

Я молча указала ему на дверцу.

— Твою дивизию! — едва слышно пробормотал синеглазый и свистнул сквозь зубы. Тут же — словно бы из-под земли — возник второй безопасник, пониже ростом и с раскосыми глазами.

— Миша! — с чувством произнес главный, сгреб напарника за воротник и тяжело и страшно приложил его об дверь. Тот в последнюю секунду извернулся и ударился не лицом, а плечом. Ну и порядки у них!

Впрочем, меня все это совершенно не касалось. Если у них командир наказывает провинившихся подчиненных, скажем, ремнем или плеткой, или надушенными шнурками, это не мое дело, в чужой монастырь со своим уставом не ходят… Поэтому я выскользнула в прихожую и остановилась, прислонившись к стене. Спустя минуту ко мне присоединился синеглазый. Он протянул мне узкую ладонь, жесткую, словно деревяшка:

— Саша.

Похоже, он был готов признать мое реальное существование на белом свете. Что ж, это уже прорыв…

— Евгения.

Я пожала руку и тут поняла, что чей-то взгляд буквально прожигает мне затылок. Я быстро обернулась. Галочка смотрела на меня так, словно я, Евгения Охотникова, была ее личным врагом.