Сан-Антонио - Голосуйте за Берюрье !

Затем он высокомерно отметает мою критику.

- Моя работа? Так я ее выполнил, несмотря на мою избирательную кампанию. Твоего продавца нафталином, Беколомба, я проследил с момента выхода из лавки. Мы за ним следили даже все втроем, я говорю правду, эй вы?

Пино и Морбле подтверждают сказанное.

- Впрочем,- продолжает Берю,- это скучный человек. Он проводит свою жизнь в церкви. Он туда отправился сразу после работы.

Его пьяный взгляд слегка светлеет.

- О, постой-ка, я тебе об этом расскажу поподробнее. В церкви находился один из наших парней из комиссариата, он был с этой, как ее, вдовой. Они вели серьезный разговор. Беколомб, должно быть, страшно ревнивый, потому что сразу после разговора он принялся следить за инспектором аж до самого комиссариата. А потом...

Я его больше не слушаю. Черт побери, все ясно! Теперь я понимаю, почему мне позвонила мамаша Монфеаль. Она предупредила Беколомба о том, как развиваются события с так называемым шантажистом, и он проследил за всей операцией. Тогда-то он и сообразил, что кретин Мартине отправился в комиссариат докладывать о проделанной работе. Он понял, что это ловушка, и поставил об этом в известность свою подружку в трауре.

Вот тогда-то мадам Монфеаль мне и позвонила, что должно было, по ее мнению, обелить ее в моих глазах. Я расцеловываю Толстяка.

- Господин президент,- говорю я,- ваши действия принесли свои плоды.

- Незрелые! - язвительно бросает Морбле.

Но его сарказм пролетает слишком высоко, чтобы бросить тень на безмятежность Берюрье.

- Дорогие друзья,- говорю я,- следуйте за мной. Мы сейчас будем допрашивать гражданина Беколомба. Чем нас будет больше, тем нам будет веселее.

Морбле заостряет свои усы, пропуская их между большим и указательным пальцами.

- Вы мне позволите его обработать! - умоляюще просит он.- Хоть самую малость, чтоб вы увидели, как я действую.

ГЛАВА XIX

Мы уже сидим в машине, и я включаю мотор, как вдруг черный "пежо-403" тормозит перед нашим носом, поднимая кучу пыли. К нам устремляется инспектор Гландю с улыбкой от одного уха до другого.

- Господин комиссар! Есть! Есть!

- Что есть? - говорю я.- Ваша жена родила пятерню?

- Да я еще не женат,- уже спокойнее отвечает он.

- А я уже решил, что так оно и есть, ибо, насколько мне известно, только отец свежеиспеченной пятерни может быть таким возбужденным.

Совсем успокоившись, как после душа, он бормочет:

- Я только хотел вам сказать, что мы отыскали Матье Матиаса.

Теперь наступает моя очередь исполнить танец Святого Витта.

- Что?..

- Он здесь, в машине. Мы его схватили в бистро "Куйяссон-легеррье", в сорока километрах отсюда. При нем нашли два миллиона наличными.

Я подхожу к "пежо-403". Плохо выбритый тип с глазами, похожими на порченый виноград, жует старый окурок. На запястьях у него наручники, и он сидит между двумя полицейскими.

- Привет, Матиас,- любезно говорю я, усаживаясь на переднее сиденье.- Ну что, отпуск закончился?

Он вперяет в меня мрачные, налитые кровью глаза.

-- Похоже, ты выиграл в лотерею?

Молчание.

-- Тебе везет в твоем несчастье,- замечаю я,- уже шесть месяцев, как с тебя за сроком давности снято обвинение в убийстве жены. Так что, тебе придется теперь отвечать только за убийство графа.

Он начинает говорить, точнее, лаять:

- Это не я!

- Ты надеешься заставить нас этому поверить, парень? Значит, ты совсем болван.

- Он сам застрелился!

- Не может быть!

Необыкновенно приятно констатировать, как я верно все угадал. Что скажете на это, дорогуши? Согласитесь, что в проницательности, равно как и в любви, ваш Сан-Антонио мало кому уступит.

- Он покончил с собой,- произносит Матье своим угасшим и шипящим, словно жарящаяся в масле картошка, голосом.

- Это ново! - вру я.- Ну-ка, расскажи, чтобы убедить нас, какой ты мастер сочинять нелепые сказки.

- Это правда,- упорствует пьяница.

Забавно, ребята! Наверно, где-то во мне находится периферийная железа, которая пропускает воду, поскольку я растроган бедой этого типа почти так же, как был растроган бедой поваренка Жано.

Еще один одинокий тип!

Мир - это чудовищный муравейник одиноких людей. Я вам говорю, повторяю и буду повторять: с того момента, как вам обрезают пуповину, все кончено. Отныне и навсегда вы одиноки! Навечно! Единственный период, который чего-нибудь стоит, это девять месяцев настоящих каникул, проведенных в материнском лоне. Но, не хнычьте, клянусь вам, что я - реалист, всего лишь реалист. Вся последующая жизнь - это лишь насмешка, иллюзия, коллективная игра, гораздо менее привлекательная, чем танец на ковре.