Вернер Тёльке: Одиночка

— Нет. Я подыскивал помещение под выставку.

— Вы возите свою коллекцию в чемоданах?

— Да.

— Сколько их было?

— Три.

— А что вы сделали, когда обнаружили пропажу?

— Я позвонил в полицию и сообщил о случившемся.

— И что же потом?

— Ничего.

— Как так ничего?

— Ну, в отеле никто не появился, чтобы составить протокол, зафиксировать следы или что-то в этом роде, что обычно делается в таких случаях.

— А вы? Что вы сделали после этого?

— Я направился в полицию и сделал заявление. Одни из полицейских оформил его, извинился за то, что никто из них на вызов в отель не явился, поскольку, мол, все полицейские в Рендсхагене очень заняты, и пообещал, что на следующий день кто-нибудь обязательно осмотрит место происшествия. Затем я вернулся в отель и сказал хозяину, чтобы в номере ничего не трогали, пока там не побывает полиция.

— Ну и как он выполнил вашу просьбу?

— Нет. После того как на следующее утро я снова отправился на поиски помещения, в номере все было тщательно прибрано, и все отпечатки пальцев уничтожены.

— И что сказал хозяин?

— Он ответил, что забыл о моей просьбе.

Презрительно фыркнув, Шоппенхауер обратился к Веберу.

— Недурные порядки, не правда ли?

— Угу, восхитительно! Но, может, не следует подозревать хозяина отеля в преднамеренности? Он, наверное, и понятия не имеет о важности фиксации следов. Меня больше заинтересовала занятость рендсхагенской полиции. Господин Геердтс, вы там знаете кого-нибудь?

— Да, начальник уголовной полиции представлен в моей коллекции. Вероятно, ему будет очень приятно, если я не смогу устроить выставку в Рендсхагене.

— Почему этот человек оказался в вашей коллекции? — спросил Вебер, хотя ответ был ему уже известен.

— Я располагаю подробной информацией об этом господине, — ответил Геердтс. — Прежде всего он является эсэсовцем с довольно малым номером партийного билета. Вам известно, что это означает?

— Он очень рано вступил в организацию, возможно, еще до захвата власти Гитлером, — холодно заметил Вебер.

Геердтс кивнул и продолжил:

— После захвата власти началась его карьера, и задолго до начала войны он сидел уже в главном управлении имперской безопасности и имел звание штурмбанфюрера.

— Главное управление подчинялось Гиммлеру?

— Да. После поражения ведомство было объявлено международным военным трибуналом в Нюрнберге преступным институтом власти, а его ответственные сотрудники подверглись уголовному преследованию.

— И как это преследование выглядело?

— Вы же видите. Сегодня он руководит всей рендсхагенской уголовной полицией.

— Как зовут этого парня?

— Драхвитц. Доктор Драхвитц.

— Если и правильно понял, у всех этих людей, о которых вы рассказываете, есть нечто общее. В нацистские времена при исполнении служебных обязанностей они позволяли себе кое-какие вольности, а сегодня им доверены важные государственные посты. Вряд ли стоит искать преступника в этом кругу. У них просто отсутствует мотив.

— За исключением одного человека.

— И кто же он?

— Штандартенфюрер доктор Эрих Флюгер! Он был руководителем группы особых поручений в оккупированной России. Каждая армия имела такую специальную команду, отвечающую за политическую безопасность на оккупированных территориях. Охота шла за партизанами, коммунистами и евреями. Массовые захоронения устилают путь этих команд. Флюгер был их начальником. На его счету, как доказано, убийства двенадцати тысяч человек. В тысяча девятьсот сорок шестом году он бежал под вымышленным именем — он назвался тогда Айлером — в Южную Америку, и с тех пор о нем не было вестей.

Вебер почувствовал, как в нем растет недовольство. Совсем недавно он высказывал Шоппенхауеру предположения, что в этом деле таится масса неприятностей. Геердтс разворошил осиное гнездо, причем сделал это голыми руками!

После длительной паузы Вебер произнес:

— Выходит, Флюгер не вписывается в рамки вашей коллекции.

— Хм, — неопределенно буркнул Геердтс.

— Конечно же! Другие ваши кандидаты реабилитированы и восстановлены в должностях, а Флюгер бежал и пропал без вести. Почему же он оказался в вашей коллекции?

Ответ Геердтса был скуп:

— На это у меня есть особые причины.

Вебер задержал взгляд на молодом человеке, ожидая разъяснений, но их не последовало.

— Представляете, во что вы, собственно, ввязались? — взорвался он.

Геердтс лишь окинул его молчаливым взглядом, и следующий вопрос Вебера прозвучал уже довольно вяло: