Наталья Александрова - Монета Александра Македонского

– Ну, прибежал он домой, рассказал мне все, – с тяжким вздохом продолжала мать, – стали мы думать, а выбора-то нету.

– Да чего же она от вас хотела-то? – не выдержала я, хотя уже примерно знала ответ.

– Хотела, чтобы мы девочку, племянницу ее, взяли себе в дочки! – рявкнула мать. – Чтобы никому не говорили, что ты – чужая, приблудная, чтобы фамилию свою дали и воспитывали тебя до совершеннолетия. А там уж как получится.

– Вот оно что… – До меня медленно доходило очевидное.

В голове всплывали картины детства. Вот мать орет на меня из-за двойки по русскому, называет отродьем и предрекает, что я кончу на помойке, как… в это время появляется отец со своей всегдашней присказкой «Таня…» – и мать умолкает.

Вот мать бьет меня по лицу, когда я возвращаюсь с вечеринки одноклассников на час позже веленого, а когда я не выдерживаю и называю ее фашисткой, она в ярости режет ножницами мое новое и единственное выходное платье.

Вот она безжалостно насмехается над моей фигурой и лицом, после того как я сдуру рассказала ей, что увлеклась одним мальчиком в театральном кружке. Здорово поплясала она тогда на моих косточках, и это в четырнадцать лет, когда и так-то жизнь не мила!

Все детство я не раз задавала себе вопрос, за что она меня так не любит. Теперь многое стало ясно. Но не все.

– Валерия Львовна объяснила, зачем ей все это нужно? – глухо спросила я. – Она что-нибудь говорила о моих родителях? О моих настоящих родителях?

– Сказала, что они погибли в автокатастрофе, – буркнула мать, – а ты тоже была с ними, но выжила, только память потеряла.

– Потеряла память? – Я даже привстала со стула.

Ну да, я помню себя с семилетнего возраста, мы как раз переехали в новую квартиру. Но что было раньше? На мои вопросы отец, конечно, что-то говорил, но ведь это было неправдой, я не жила с ними в раннем детстве. Как жаль, что я ничего не помню из той, прошлой жизни… Было бы гораздо легче, если бы я знала, что родители мне неродные. От чужих людей ведь не ждешь нежности и теплоты. И я не задавала бы себе бесконечные вопросы, за что меня так не любит мать. Даже не хочу называть эту женщину этим словом.

– Ты, конечно, была против… – заговорила я, – но тогда зачем же согласилась?

– А у меня был выбор? – огрызнулась мать. – Когда этот урод умудрился вляпаться в криминал.

– Ну, развелась бы с ним, – я подлила масла в огонь, – его бы посадили, а ты бы жизнь новую начала…

– Где? В той дремучей коммуналке? – вскинулась она и тут же поняла, что я ее поймала.

– Вот-вот. Стало быть, Валерия Львовна за то, что вы меня в дочки взяли, не только отца от тюрьмы отмазала. А еще квартирку трехкомнатную в новом доме вам устроила и, надо полагать, денег отвалила?

Мать дернулась, и тут я догадалась, что мы подошли к самому главному. То есть для нее, только это ее и волновало.

В самом деле, во всей этой истории была некоторая странность. Валерия Львовна явно боялась огласки. Она пыталась меня спрятать. Об этом говорил и выбор семьи – молодые люди, но небогатые, да еще неприятности у них серьезные. Опять-таки родственников у них никаких нету, поменяли жилплощадь – и никто ничего не узнает. Она сама небось и документы все оформила, а что, и тогда за деньги все можно было. Но, зная свою мать, я ни за что не поверю, что она согласилась взять ребенка просто так. Это же на всю жизнь обуза.

– Ну? Так сколько денег отвалила вам Валерия Львовна за то, чтобы вы взяли меня в дочки? – прикрикнула я на мать.

– Ты не представляешь себе, сколько денег на тебя уходило… – прошипела она, – все так дорого…

Ага, я вспомнила бесконечные резиновые сосиски и холодные макароны, что подавала к ужину мать, и как я долго и униженно выпрашивала у нее деньги на мороженое. И еще она вечно скандалила с отцом из-за денег. Помню, я еще удивлялась, как ей не надоест, ясно же, что отец физически неспособен заработать большие деньги. Оказывается, споры были не беспредметными, речь шла о самых реальных деньгах, о деньгах, которые дала им Валерия Львовна. На мое, между прочим, содержание.

– Он вечно трясся, что милиция заподозрит, – проворчала мать, – дескать, откуда у нас деньги? И вообще говорил, они не наши, они девочке принадлежат.

– Совестливый был человек, – согласилась я, – дал слово – и держал его. А вот ты, как только он умер… Ладно, последний вопрос. Валерия Львовна никак с вами не общалась?

– Она такое условие поставила: чтобы никакой связи, чтобы мы имя ее забыли и тебе про нее не рассказывали никогда. Иногда только, раз в год, отец посылал твои фотографии. На почту, до востребования, какому-то Никодиму Никодимовичу… фамилии я не помню.