Анна и Сергей Литвиновы - Дар экстрасенса. Сборник

— Ну, как, детонька? — осторожно спросила меня старушка после того, как я горячо поблагодарила ее за завтрак. — Дальше куда поедешь или у меня останешься?

— Конечно, у вас!

И я с легким сердцем оставила у хозяйки своего «Вюиттона» и отправилась заново осваивать мой любимый город. Мой новый город.

Город, в котором я теперь буду жить.

И еще хотела я совершить одно дельце…

Город меня не разочаровал. Точнее, очаровал снова. И очаровал — со страшной силой. Только в Питере можно нынче услышать такие обрывки разговоров в толпе:

— Ты знаешь, ведь счастье, я полагаю, является некой вневременной категорией…

— Мне кажется, Льоса наконец написал свой лучший роман…

— Может, наш равнинному городу как раз и не хватает какого-нибудь небоскреба?..

И все это — с промежутком в семь минут, в толпе на Невском!.. Какой разительный контраст с Москвой, где все разговоры — только о деньгах, и о понтах, и все вокруг — деньги или понты!..

Только в Питере можно увидеть дядьку в пижаме (!), прогуливающего на Литейном болонку.

Только в Питере мужик может устроиться в одиночку на гранитных ступеньках набережной с воблой и пивом и блаженно вкушать свой неспешный обед, подставляя лицо июньскому солнцу…

Только в Питере болельщики, словно где-нибудь в Севилье, едут на стадион, высунувшись из окон машин со своими знаменами и непрерывно сигналя…

Да, я знала, что здесь бывает зима, и ледяной ветер, высекающий слезы, и солнца не видно в мглистом тумане, а светло лишь три часа в день — но это не мешало мне находиться в эйфории и с каждым шагом уверяться в мысли, что сей град — мой!..

Однако со вторым пунктом моей новой жизни дело обстояло сложнее.

По домашнему телефону Георгия мне ответили, что он давно здесь не живет и его нового номера никто не знает. Его мобильный четырехлетней давности оказался наглухо отключен.

Наступило время обеда. Наш с Георгием любимый «лягушатник» на Невском был превращен в магазин — и я уселась в кафе, тоже с видом на Казанский собор — но на втором этаже свежеотреставрированного Дома книги. Тут-то ко мне и подсел редкостный красавец.

— Вы извините, но все столики заняты…

Я исподволь разглядела его: да, красавец, но при этом совсем не прекрасный во всех отношениях метросексуал, а брутальный мужчина в духе Бандероса. От него пахло незнакомой мне, но обвораживающей туалетной водой. И еще почему-то — морем…

И сердце вдруг толкнулось: а что, если он, этот незнакомец, — достойная замена моему, кажется, утраченному навсегда Георгию?

Через десять минут мы болтали с ним как старые приятели. Его взгляд был обволакивающим, как и его одеколон. От него так и исходили флюиды мужественности. Казалось, их могло хватить на всех теток в книжном кафе — однако его корпускулы любви имели единственный адрес, и атаковали одну меня.

Я не стала раскрывать перед незнакомцем карты: просто туристка, приехала на выходные развеяться в северную столицу. Он сказал, что работает в автобизнесе, и это могло означать все, что угодно. Может, он впаривает в крутом салоне новые «Вольво». А может, чинит старые «Жигули». Впрочем, какое это имеет значение — когда руки у него сильные, а пальцы тонкие, с ухоженными ногтями. И говорил он тоже как обволакивал: тембр голоса, как у Высоцкого, а слова — нежные. Я почувствовала, что у меня замирает под ложечкой и холодеет внизу живота.

Он сказал:

— Хотите, я покажу вам Питер, какой вы ни разу не видели?

— Такого Питера нет. Я здесь была тридцать восемь тысяч раз, и видела все.

— Вы себе льстите. А памятник Носу? А дом, где жил Раскольников? А котельная, где работал Цой?

Да пусть хоть котельная, с такими-то руками и голосом!.. И через пять минут мы сидели в его машине, очень достойной «Ауди» с кожаным салоном, и он пришпорил своих лошадей вдоль да по Невскому…

А когда был осмотрен — каюсь, изнутри кондиционированной прохлады авто — дом Раскольникова и уже назревал первый поцелуй, у моего рыцаря зазвонил телефон. Он взял трубу и вдруг гаркнул:

— Че ты мне звонишь?! Сам ни черта решить не можешь?!

Превращение ласкового кавалера в вопящего смерда оказалось столь стремительным, что я даже вздрогнула.

А дальше — не стесняясь ни меня, ни канала Грибоедова — он вдруг обрушил на своего собеседника — по-видимому, подчиненного — такой поток злобного мата, что у меня аж дыхание перехватило. Мой принц брызгал в трубку слюной, и на его лбу от злобы вздулась жилка. Казалось, он готов от ярости выпрыгнуть и из кожаного сиденья, и из льняных штанов. Таких зверских ругательств я не слышала даже от грузчиков нашей магазинной сети на всех просторах СНГ.