Светлана Гончаренко - Полторы минуты славы

Замдиректора завода металлоизделий Александр Леонидович Горохов не был в восторге от увлечения дочери. Как человек далекий от искусства, он видел в этой истории не романтическую бурю, а просто ничего хорошего не сулящую связь глупой девчонки и довольно потрепанного мужика. Карасевич действительно был женат, ненадежен и странен. Александр Леонидович даже жалел иногда, что пустил телевизионщиков на завод. Но дочку он обожал, а Лика так мечтала сниматься! Она всегда была неукротима и буйна в своих порывах, и разумный отец решил: уж лучше пусть будет этот чертов сериал и даже спаньё с Карасевичем, чем обычные кошмары для современных родителей: наркотики, секс с кем попало и в апогее — СПИД.

Иногда Александр Леонидович все-таки срывался. Если он бывал сильно не в духе, то грозился выгнать съемочную группу из сборочного цеха. Шантаж действовал безотказно.

Так вышло и накануне. Александру Леонидовичу удалось увезти Лику домой, тогда как творческая группа сериала прямо на рабочем месте затеяла вечеринку. Повод для веселья был самый уважительный: закончились съемки нового блока «Единственной». После этого полагался отдых длиною в целых четыре дня. Грех не расслабиться!

Александр Леонидович сунулся в сборочный цех, когда веселье было в полном разгаре. У него самого настроение было не из лучших, потому увиденное не понравилось ему. Все телевизионщики в тот день страшно устали и быстро захмелели. Девушки хохотали. Народный артист Островский громовым баритоном читал длинный монолог какого-то из шекспировских Генрихов. Читая, он то и дело плевал в сторону, на пол, и постепенно расстегивал крючки фрачных брюк, мешавших свободе его голоса (по сценарию магнат-француз светскую жизнь вел во фраке, и в тот вечер Островский почему-то не переоделся в свое, цивильное). Тут же сидел лирический герой Саша Рябов, бывший рекрут бодибилдинга. Он показывал всем ритмичное напряжение и расслабление своих громадных грудных мышц. В ответ Надя Кутузова обещала танец живота.

На всех этих диких людей замдиректора Горохову было наплевать. Он видел только свою девочку. Еще вчера, то есть год назад, Лика была совершенным ребенком. В семье даже побаивались, не отстает ли она в умственном развитии. Например, Лика часами одевала, раздевала и расчесывала куклу Барби. Она все была готова отдать за мороженое, а ведь у нее стойкая аллергия на молоко, шоколад, цитрусы, ванилин и розовую кулинарную краску. Она ежедневно стаскивала в дом шелудивых котят со всей округи, мыла их, кормила и развозила по знакомым. Она спала, прижав к себе огромного плюшевого крокодила. И вот теперь эта девочка сидела за столом в обнимку с неприятным, несвежим Карасевичем и вся светилась счастьем.

Карасевич был уже почти пьян. Он, размахивая длинной рукой, говорил что-то невнятное и пытался заглушить рык Островского. Лика без конца целовала его в темную небритую шею. Самое противное было то, что жена Карасевича сидела рядом и бесстрастно пожевывала лимонный кружочек.

Замдиректора пробрался к дочери. У него болела голова от заводских проблем и перед глазами мелькали гипертонические мухи. С Ликой ему пришлось говорить на ухо — шум стоял страшный. Все звуки перекрывал баритон Островского, хотя народный артист даже не напрягался и не повышал голоса.

Не слыша себя, Александр Леонидович покричал в Ликино ухо несколько раз. Он напомнил, что у бабушки сегодня именины, что у матери второй день запредельное давление, как и у него самого, что он совсем измучен и пора ехать домой. Лика в ответ только гневно помотала головой. От нее пахло вином и кофе. Тогда Александр Леонидович напомнил, что в его власти вышибить телебратию из сборочного цеха, и сейчас он, как никогда, готов это сделать! Может быть, прямо сию минуту и вышибет! Насовсем!

Лика сразу поникла. Карасевич, освободившись от нее, смог наконец встать. Он зачем-то побрел к выходу, забирая немного влево, руля рукой и вторя Шекспиру.

— Лилечка, едем, — угрожающе сказал Александр Леонидович. — Или завтра же их здесь не будет…

Лика с видом жертвы встала из-за стола. Ехать она согласилась, но предварительно повисла на своем режиссере, с размаху по-голливудски заклещив его тонкими ногами. Отец Горохов нетерпеливо ждал, когда прощание закончится, и старался при этом не глядеть на жену Карасевича. Карасевич уже плохо понимал, кто на нем висит и целует его. Он удивленно косился на фрак Островского.

Дома Лика ни с кем разговаривать не стала. Она томилась. Она не легла спать и все названивала и названивала Феде. Но тот был недоступен, как поминутно сообщал на двух языках холодный искусственный голос. Тогда Лика решилась потревожить по телефону жену Карасевича, Катерину.