Андрей Быстров - Занавес молчания

Тот Довгер, что сидел в кресле, встал и шагнул... Не к своему двойнику – к СЕБЕ. И его второе «я» потянулось к нему, но сила отталкивания разбросала их. Призрачный Довгер рухнул на диван. Черты его лица исказились, стерлись, проступило иное лицо – воплощение всего, что именуется Злом. Как таинственный портрет Дориана Грея, как зеркало, умеющее отражать темные стороны вещей, это лицо было одной из его сущностей. Губы шептали, умоляя о помощи, о слиянии, о спасении... Поздно.

Схватившись за сердце, Довгер упал на ковер. Лицо существа, лежащего на диване, перестало быть кошмарной маской... Оно ПЕРЕСТАЛО БЫТЬ. Призрак отправился туда, куда рано или поздно попадают все призраки, – в страну Небытия. Он растворился в нескончаемой тьме.

Энергия, вызвавшаяся это мощнейшее возмущение стабилизирующих полей реальности, распространялась теперь по радиусам. Ей предстояло рассеяться во Вселенной, ибо то, что произошло, было флуктуацией, а любая флуктуация недолговечна. Но прежде чем навсегда покинуть Землю, ее расширяющаяся и слабеющая волна коснулась еще двух людей.

Шермана и Нику держали в камере на одном из самых нижних уровней – может быть, Y или X. Почему-то их не разлучили, возможно, чтобы прослушивать их разговоры, хотя это и противоречило тому, что говорил Довгер. Цепи были и здесь; Шерман пытался открыть замки, но безрезультатно.

Первой беспричинное как будто беспокойство (впрочем, какое уж там беспричинное при всех ее бедах! Скорее, неожиданное) почувствовала Ника. Раньше она читала о том, как люди иногда ощущают чью-то далекую смерть, но по опыту такое было незнакомо ей. И все-таки...

Встревожился и Шерман. Ника видела, что он как будто прислушивается к чему-то, а ведь было абсолютно тихо.

– Что-то случилось? – спросила она, надеясь, что он поймет.

– Думаю, да, – сказал он. – Равновесие нарушено.

– Равновесие? У меня странное чувство, что где-то... умер человек.

Шерман еще некоторое время сидел в напряженной сосредоточенности, потом покачал головой и произнес:

– Нет, Ника... Нет. Никто не умер, и тем не менее это смерть. Умер не человек. Умерло зло в одном человеке.

– Умерло... Зло? Я не понимаю, Джон.

– Я не могу тебе объяснить.

– Почему?

– Ника, тебе только кажется, что я все могу и все знаю. На самом деле это далеко не так.

– Не так?

– Нет, – сказал Шерман.

Дверь камеры отворилась, и вошел старик. При взгляде на него Ника подумала, что ему, должно быть, лет сто... И лишь постепенно, приглядевшись, она с изумлением узнала профессора Довгера. Да, это был он, и он даже не слишком изменился, если не считать глубже залегших морщин на лбу и в уголках глаз. Почему же в первый момент Ника увидела человека незнакомого и очень, очень старого? Она не могла ответить себе.

Профессор закрыл дверь, молча прошел к столу и сел на табурет. Он сидел без движения с полминуты, потом произнес хрипловатым голосом, так не похожим на его прежний уверенный голос:

– Прослушивание отключено. Мы можем поговорить. Я хочу сказать вам...

– Я знаю, – тихо промолвил Шерман.

Без удивления, устало Довгер посмотрел на него.

– О, вот как... Но... Все равно. Я намерен покончить с проектом «Мельница». Вы, разумеется, свободны.

Ника потеряла дар речи, но быстро опомнилась и протянула к Довгеру скованную браслетом с цепью руку.

– Тогда для начала, профессор, освободите нас от этого!

– Да, конечно... Сейчас.

Вытащив из кармана маленький ключ, Довгер отомкнул замок на браслете Ники и проделал то же самое с браслетом Шермана.

– Я начинаю вам верить, – сказала Ника, потирая запястье. – Но знаете, я хотела бы и что-нибудь понять, для разнообразия.

– Я видел собственную смерть, – сказал профессор. – И я нашел человека в Темной Зоне... Андрея Владимировича Илларионова. Он не реципиент, он один из моих сотрудников.

– Что с ним? – спросил Шерман.

– Пока плохо, но он выберется. Мы успели обменяться несколькими фразами... Это ему мы все обязаны. Все люди.

Для Ники эти слова мало что осветили, но она помнила и свои странные ощущения, и краткий разговор с Шерманом. Не то чтобы ей этого хватало, однако она чувствовала, что вряд ли добьется большего.

– Задача будет нелегкой, – продолжал Довгер. – Я не смогу действовать в открытую, и мне придется...

– Вам придется, – перебил его Шерман, – под каким-либо предлогом временно прекратить эксперименты и постараться спасти, восстановить реципиентов. Тех, кого еще возможно спасти... А предлог... Ну, например, новая методика...