Георгий Молотков - Расследованием установлено…

Они были все же очень разными — муж и жена Малышевы. В паре они отлично подходили друг другу — тандем работал умело, споро и удачливо. Получалось, как в математике: минус на минус — в результате плюс. Теперь, когда они так были необходимы друг другу, они оказались врозь. Жили в одном доме, под одной крышей, но никакого общения, ни одной, даже мимолетной встречи. Правда, линию поведения, не сговариваясь, они избрали одну и ту же, но вели себя по-разному, каждый в силу своего характера.

Малышев во время отсидок в лагерях усвоил расхожую блатную мудрость: главное — держаться, не расколоться. И он держался — угрюмо, озлобленно.

— Ничего не знаю, не помню… Может быть… Виноват — докажите! Это ваш хлеб!..

А если и давал скупые показания, то безбожно врал, ничуть не беспокоясь даже о правдоподобии сказанного.

Людмила Малышева тоже не собиралась говорить правду и давать чистосердечные показания, но вела себя по-другому. Она начала с протестов. До слез возмущалась — как могли лишить свободы двух ни в чем не повинных, добропорядочных граждан. Если Распылитель не скрывал своей неприязни, нагло отказывался отвечать на вопросы следователя, то жена его пыталась уйти от ответа на них.

Ее спрашивали, например, о знакомстве с Бакелем.

— Это дипломат? — переспрашивала Малышева. — Может быть. У нас было довольно много знакомых иностранцев. Они обращались к мужу за консультацией. Вы ведь знаете, что многие из них интересуются русскими иконами и антиквариатом.

Следовал новый вопрос.

— Вы подтверждаете показания Бакеля о передаче ему для вывоза за рубеж ценностей, принадлежащих вашей семье?

— Пусть он скажет об этом мне. Я требую очной ставки!..

— В ней нет пока необходимости, — отвечал следователь.

Малышева была словоохотлива. Еще в самолете, по дороге из Риги в Ленинград, она, не теряя времени, начала рассказывать сопровождавшему ее офицеру о себе, о собирательской страсти мужа, которая увлекла и ее. Это был монолог — ее вполне устраивало молчание внимательно слушавшего ее соседа. Теперь же в кабинете следователя ей очень важна была реакция собеседника. А он никак не выдавал своего отношения к тому, о чем говорила Малышева. Ничего не опровергал, не оспаривал. А ведь Малышеву, как и любого человека в ее положении, сейчас больше всего интересовало: что известно следователю? Знать бы это — все стало бы куда проще. Но это преимущество оставалось за следователем, и уступать его, делиться им он не собирался. Малышевой было нелегко, но она все еще на что-то надеялась, тянула время, хотя не могла не понимать, что работает оно уже не в ее пользу.

А чем располагало следствие против Малышевых, упорно уходивших от правдивых показаний? У следователя были убедительные доказательства участия Малышевых в контрабанде. Имелись объяснения Бакеля и его жены, данные ими в Одесской таможне. При обыске в Юрмале у Малышевой нашли запрятанный ею список икон, обнаруженных в багажнике машины дипломата. Были и другие улики. Всего этого достаточно было для ареста Малышевых и привлечения к уголовной ответственности. Но следствию нужно было выяснить и другие факты их преступной деятельности. Ясно было, что эпизод в Одесском порту не единственный. Кроме Бакеля могли быть другие соучастники, другие каналы для контрабанды. Это следствию предстояло выяснить у Малышевых, но они еще на что-то надеялись. Правда, те, кто занимался делом Малышевых, не просто терпеливо ждали, когда обвиняемые начнут давать искренние показания. Работа, о которой в лучшем случае Малышевы могли лишь догадываться, шла. Собирались другие доказательства, допрашивались свидетели, выявлялись связи, знакомства Малышевых.

Как-то, заканчивая очередной допрос, следователь сказал Малышевой:

— Зря вы не хотите помочь нам…

— К сожалению, ничем не могу…

— Себе же вредите. Мы и сами узнаем все…

На другой день Малышеву на допрос не вызвали. И на следующий, и на третий. Малышева в камере томилась от неизвестности. А когда наконец вызвали, то вместо привычного кабинета она попала в другой, где за столом сидел незнакомый молодой следователь. Держался сугубо официально, спрашивал о вещах второстепенных. Малышева сникла. Она наверняка вспомнила предупреждение полковника: «Не хотите помочь, не надо…» А главное, Малышева довольно верно просчитала ситуацию. Бакель, на неприкосновенность которого так полагались Малышевы, «сгорел». Более того, он выдал их. От ответа не уйти, молчать, запираться бессмысленно. Надо попытаться выйти из положения с потерями наименьшими. Выход один — помочь следствию, чтобы заслужить снисхождение суда. Понимала она и другое: менять, пока не поздно, поведение надо ей, а муж последует ее примеру.