Татьяна Степанова - Яд-шоколад

— Сейчас разгребешь, — пообещал второй, сидевший за рулем, постарше. — Мужик чего-то оглядывается, по сторонам глазами шарит.

Оперативники терпеливо ждали, когда машина Романа Ильича скроется из вида. Тот, что постарше достал список предметов, которые они должны не пропустить в домашних отходах, если таковые там окажутся. В списке значились: колеса или какие-то другие части детской коляски, фрагменты бамбуковой ложки-рожка, рваный чехол от диванной подушки, любые деревянные щепки или доски, любая посуда из глины или осколки от посуды, любые предметы женской одежды, особенно женского белья.

Выждав еще минут десять — а то вдруг фигурант вернется, оперативники перешли шоссе и открыли мусорный контейнер. Черные мешки лежали сверху. Они не стали утруждать себя перетряхиванием содержимого на месте, а забрали оба мешка с собой.

Отходы дома Шадриных-Веселовских теперь проверялись регулярно, хотя мусор там любили копить и выбрасывали не часто — всего два раза в неделю.

Отходы особняка в Пыжевском старались проверить тоже. Однако там оказалось все гораздо сложнее. Мусорные баки для мусоровоза, навещавшего этот тихий уголок Замоскворечья по ночам, оказались на углу в непосредственной видимости камер особняка. Достать сразу что-то из контейнеров, как только мешки с мусором туда бросались, не представлялось возможным — это могли заметить. Приходилось ждать позднего часа. А к тому времени мусор в баках накапливался до предела, и определить, что из какого дома в Пыжевском или из окрестных переулков выброшено, было невероятно сложно.

Уже через час мешки с отходами из контейнера на шоссе лежали на столе в экспертном отделе местного УВД. Эксперт-криминалист уложил на стол большой железный лоток, надел резиновые перчатки, вооружился пинцетом и высыпал содержимое.

Гора дряни. Все слипшееся, осклизлое, сопревшее, туго утрамбованное в мешке.

Картофельные очистки, пластиковые коробки, почерневшая кожура от бананов, рваный полиэтилен, чайные пакетики, кофейная гуща из кофемашины, сгнившие объедки…

Эксперт-криминалист сосредоточенно ковырял пинцетом всю эту вонючую кучу. Тот же самый список, который имели оперативники, он уже успел выучить наизусть.

Затем достал второй железный лоток и опустошил туда второй мусорный мешок.

Все то же самое, плюс использованные гигиенические пакеты, плюс пять непарных рваных носков — двое детских и трое мужских, плюс выдавленные тюбики зубной пасты, банка с пожелтевшим кремом, пластиковые корытца из-под фасованных полуфабрикатов и слипшийся ком оберточной бумаги.

Эксперт очистил его пинцетом, раскрыл. Затем вытащил руками из мусора, уложил на специальную подставку и начал аккуратно расправлять. Он искал этикетку или товарный чек, если тот еще не распался от влаги и гнили.

Мокрая бумага ползла под пальцами. Однако то, что он хотел найти, оказалось в самой середине скомканной массы и не слишком пострадало. Эксперт отогнул край бумаги пинцетом.

Товарный чек. Все реквизиты до сих пор читались довольно четко. Эксперт-криминалист сверился с другим списком.

И сразу же схватился за мобильный — звонить в Экспертно-криминалистическое управление Сивакову.

— То, что вы мне рассказали, крайне любопытно. Если, конечно, вы правильно интерпретировали то, чему стали свидетелями. Это очень редкое заболевание, и ввиду его редкости долгое время само существование этого явления ставилось под сомнение. Хотя в медицинской литературе и описаны некоторые достоверные случаи, однако в большей степени факты оказывались неподтвержденными.

Старичок в синем костюме поднял руку, украшенную обручальным кольцом, и мягко с укором погрозил — нет, не притихшему полковнику Гущину и не затаившейся на дальнем конце стола для совещаний Кате, а словно этим самым «неподтвержденным фактам».

Сухонький, как мумия, нудный, как зубная боль, в старомодных золотых очках профессор психиатрии Давид Гогиадзе — еще один профессор в этом запутанном уголовном деле — ведущий консультант по вопросам судебной психиатрии Института имени Сербского.

Несмотря на свой почтенный восьмидесятилетний возраст, он до сих пор считался лучшим специалистом по самым спорным случаям и приехал в ГУВД в Никитский переулок по первому звонку полковника Гущина лично.

— Ее мать сама назвала вам диагноз? — спросил он.

— Да, раздвоение личности. Только она назвала это по-ученому как-то, — ответил Гущин.