Павел Саксонов - Можайский — 1 - начало

— Саевич! — Кирилов дал Гессу знак, и Гесс потащил упиравшегося фотографа к окну. — Вперед!

Но фотограф начал сопротивляться всерьез. Он что-то кричал, однако вслушиваться в его крики было недосуг. Гесс размахнулся и мощным ударом кулака отправил товарища в нокаут. Не успели длинные волосы Саевича свободно разметаться, не успели ноги его подкоситься, как его, как и доктора давеча, ухватили в несколько рук и вышвырнули в окно.

Падение фотографа также прошло благополучно, но для того, чтобы снять его с брезента, пришлось изрядно повозиться. Еще больше времени ушло на то, чтобы вновь натянуть брезент. Видя всё это, Кирилов матерился. Не на добровольных спасателей, разумеется, а на сумасшедшего — полного, как он выразился, психа — Саевича.

— Крепкий же вроде мужик! И что его так развезло?

Гесс счел необходимым — впрочем, его не оправдывая — вступиться за товарища:

— Гриша всегда был впечатлительным.

— Гриша! — Кирилов сплюнул в сердцах. — Тьфу!

Далее настала очередь Сушкина: как единственного гражданского из всех оставшихся.

— Эх, мамочка!

Сунув в карман сюртука исписанный за вечер блокнот, Сушкин вскочил на подоконник и без промедления прыгнул. Эвакуация репортера прошла, что называется, без сучка — без задоринки.

— Монтинин! — Как младший из всех по чину, спасаться теперь должен был именно он.

Штаб-ротмистр прыгнул без единого слова и, как и Сушкин до него, легко и самостоятельно соскочил с принявшего его брезента. А вот дальше началась неразбериха. Сначала повздорили друг с другом приблизительно равные чинами Инихов и Гесс: каждый из них желал пропустить вперед другого. Спор был нелепым, но — главное — неуместным по обстановке и времени. Переглянувшись, Чулицкий с Можайским толкнули к подоконнику Инихова, и тот был вынужден прыгнуть. Следом прыгнул и Гесс. Оба приземлились благополучно и тут же присоединились к натягивавшим брезент добровольцам.

Можайский спорить ни с кем не стал: Чулицкий и Кирилов чинами превосходили его, и хотя при других обстоятельствах Юрий Михайлович не придавал такого рода фактам решительно никакого веса, теперь он быстро, никого не задерживая, подчинился традиции и прыгнул. А вот между Кириловым и Чулицким разгорелась бурная ссора.

Формально Михаил Фролович был старше Митрофана Андреевича: его чин статского советника относился к пятому разряду, тогда как чин полковника — только к шестому. Усугублял положение и сварливый характер Чулицкого, склонного спорить по любым пустякам. С другой стороны, кому, как не брант-майору столицы и должно было сойти с корабля последним? Кроме того, Митрофан Андреевич упирал и на то — прием этот был не слишком этичным, но тут уже и не до этики было, — что воинский чин надвое ценится выше гражданского. А значит полковник — ступенькой выше статского советника!

Оба — мужчины видные, крепкие, в самом, как говорится, расцвете сил, они не на шутку схватились сначала в словесной перепалке, а потом едва не подрались. Так бы они, возможно, и сгинули оба в уже целиком охваченной пламенем гостиной, но тут произошло нечто одновременно и жуткое, и неожиданно спасительное для них.

Затмевая слова, за спинами Кирилова и Чулицкого что-то оглушительно заревело. Михаил Фролович и Митрофан Андреевич, уже было почти готовые вцепиться друг в друга, одновременно обернулись и, невольно схватившись за руки, застыли в изумленном ужасе. Огромный, голубоватого цвета, огненный шар, сметая все на своем пути — стены, горящую мебель, любые вообще преграды, — ворвался в гостиную и стремительно понесся к окну. Кирилов и Чулицкий только и успели, что обменяться безумными взглядами: в следующее мгновение их подхватила чудовищная сила и — обоих разом, в свалке всевозможных обломков — выбросила вон.

Каким чудом спорщики не только вылетели через оконный проем, но и упали на брезент, а не на мостовую, остается только гадать. Как остается только гадать, чьей снисходительной волей основная волна битого кирпича, искореженного железа и переломанного в страшные, острые, зазубренные колья дерева перекатилась по воздуху дальше державших брезент людей и человеческой толпы вообще. Не накрыв никого, эта волна с грохотом обрушилась сначала на фасад стоявшего напротив дома, а потом — на безлюдный с той стороны линии тротуар.

— Мальчишка! — Кирилов слез с брезента и, пошатываясь, неустойчиво встал на ноги. — Глупый и вздорный мальчишка!

Чулицкий, проделавший ровно то же, в долгу не остался: