Павел Саксонов - Можайский — 7 - Завершение

— Ну-с, говорите: что вам понадобилось в Венеции?

И Можайский всё рассказал.

Иван Николаевич выслушал. Его ордынское лицо, всегда как будто опухшее, вспухло, казалось, еще больше. Раскосые глаза совсем превратились в щелочки.

— Вот оно, значит, как… — протянул он настолько зловеще, что находись в кабинете клетка с канарейкой, несчастная птица тотчас упала бы замертво!

— Увы, но — да: именно так… ваше высокопревосходительство!

Дурново нахмурился еще больше:

— Говорите вы убедительно, но точно ли это?

— Полагаю, да.

— Полагаете! — Председатель Комитета министров перешел на пугающий шепот. — Полагаете! Но этого мало!

Можайский еще раз прошелся по доказательствам, каковые, впрочем, всё равно оставались не более чем его личными соображениями, логическими построениями , интуитивным допущением, на что Иван Николаевич и не преминул указать:

— Это всё, — также шепотом и зловеще растягивая слова заявил он, — очень интересно. Но этого мало!

— Боюсь, — приуныл Можайский, — ничего другого я вам, ваше высокопревосходительство, предложить не могу.

Дурново задумался.

Думал он долго: даже не минуты, а четверть часа, двадцать минут… и только потом вынес окончательный вердикт:

— Ваши предположения лишены доказательной базы, а потому, милостивый государь, действовать официально мы не можем. Задуманное вами — авантюра чистой воды. А это означает, что касательства к ней мы также иметь не можем. То, что вы собираетесь сделать, — компрометация… да! — шепот на мгновение превратился в оклик. — Да! Компрометация: даже не спорьте. Компрометацию же мы тем более допустить не имеем права. И что же тогда остается?

— Что? — спросил Можайский, предчувствуя худое.

Однако предчувствия «нашего князя» обманули:

— А то, — ответил Дурново, — что вам придется действовать на собственные страх и риск… осознавая при этом всю полноту ответственности и перед нами!

— Но ведь я и собирался…

— Нет! — хмурые складки на лбу Дурново внезапно разгладились. — Нет. Вы собирались просто действовать. Просто на собственные страх и риск. Теперь же вам — в случае неудачи — придется держать ответ не только перед… итальянцами, буде они вас сцапают, но и перед Отечеством. И уж поверьте мне: этот спрос окажется куда строже! Ну как: вы готовы?

— Да, ваше высокопревосходительство!

— Тогда зайдите в канцелярию Министерства иностранных дел… где-нибудь к закрытию. Вам выправят документы.

— Какие еще документы? — не понял Можайский.

Дурново усмехнулся, да так, что от этой усмешки кровь у любого могла бы свернуться в венах:

— Вы что же: думали по собственному паспорту ехать?

— Ну… да.

Можайский растерялся окончательно, а Дурново совсем развеселился — на адский какой-то манер:

— Не дождетесь! — заявил он. — Нет больше князя Можайского.

— А… а кто же есть?

— Гм… — лукавый блеск. — Как вам… Мызин — нижегородский мещанин?

— Мызин!

— Не нравится?

— Нет, но…

— Ладно-ладно… пусть будет просто Можайский. Скажем, отставной чиновник таможенного ведомства, возомнивший себя поэтом и решивший набраться вдохновения в Венеции.

— Но я не умею писать стихи!

— Придется научиться!

Можайский вышел на улицу немного оглушенным. С одной стороны, он получил ровно то, что хотел — понимание и возможность действовать. Но с другой, он оказался в престранном положении человека, для которого внезапно закрылись все двери — все привычные двери: те самые, за которыми он настолько привык искать ответы на заданные самому себе вопросы. Не было больше яхт-клубов, блестящих гостиных с их снятыми с болтливых языков сплетнями, чайных с милыми дамами, видевшими в нем образец своеобразной галантности, даже контор, владельцы которых чем-нибудь да были ему обязаны.

Не было больше и банка: Можайский — просто, не князь — не мог при нужде пополнить бумажник отложенным жалованием или накопившейся рентой.

«Придется прямо сейчас опустошить счет и ехать с наличными!» — решил он тогда и, усевшись в коляску, велел Ивану Пантелеймоновичу отправляться на Невский.

— Минуточку! — откуда-то сбоку вынырнул человек в форме. — Господин Можайский?

— Да.

— Прошу вас покинуть коляску: это — собственность Департамента полиции!

Можайский ошеломленно вылез обратно на мостовую и отправился через мост [9] 9 Вероятно, через Синий, вдоль которого находится Мариинский дворец, где, очевидно, и состоялась беседа Дурново и Можайского. к остановке омнибуса.