Павел Саксонов - Можайский — 7 - Завершение

Гесса буквально подбросило на стуле:

— Художник?! — вскричал он.

— Именно! — подтвердил Владимир Львович, весьма довольный реакцией своего собеседника. — И неплохой, должен вам заметить. По части своих новых обязанностей он не знал вообще ничего и не особенно в них вникал…

— К удовольствию чиновника, полагаю… — пробурчал Гесс, глядя на Владимира Львовича во все глаза.

Владимир Львович хмыкнул:

— Не без того!

— Прошу вас, дальше!

Во взгляде генерала появилось сдержанное удивление:

— Э, молодой человек! Да вы никак уже знаете, о ком я говорю?

— Возможно!

— Так может…

— Нет-нет! — Гесс умоляюще вытянул руку. — Прошу вас, продолжайте: это не просто интересно… это может кое что объяснить!

— Ну, коли так…

На какое-то мгновение Владимир Львович отвернулся. По его лицу — Гесс этого видеть не мог — пробежало выражение смущения и даже сожаления. Анутин пробормотал что-то неразборчивое, но что — также осталось неизвестным.

— Хорошо, извольте! — Владимир Львович снова сидел лицом к лицу с Гессом. — Помощник чиновника из него был никудышный, а вот художник из него получился отменный. В короткое время он снискал общую нашу — офицеров — любовь. И не портретами какими-то — не подумайте! — хотя и портретов он нарисовал целую кучу, а поразительными, я бы сказал — невероятно жизненными зарисовками из жизни полка. Чего только не было в его альбоме! Да и сам альбом уже через несколько месяцев превратился в…

Владимир Львович запнулся, подыскивая слово.

— В летопись? — подсказал Гесс.

— Вот, точно! — подхватил Владимир Львович. — В этакую рисованную летопись. За первым альбомом последовал второй, за вторым третьим… Вечерами мы рассматривали за день появившиеся зарисовки и то умирали от смеха, то наполнялись гордостью! И за себя, и за полк, и за нашего — так странно, но так на счастье обретенного — собственного художника! Младшие чины тоже обожали Сёму…

— Сёму!

— Ну, да: Семёна…

— Дальше!

— Сёма носился с ними без всякого зазнайства, общался как с равными, помогал чем мог, а многим и письма домой с картинками делал! Вот это — письма с картинками — пользовалось особенным спросом. Можно сказать, к Семёну очередь за ними стояла, и он никому не отказывал. Мне доводилось встречать миллионерских сынков, но таких — никогда! Мало-помалу, прояснилась и вся история: с его назначением и прочим. А с ясностью пришло и сочувствие. Оказалось, что молодой человек состоял в конфронтации с собственным отцом, не желая участвовать в делах семейного предприятия. Он жаждал путешествий по миру, романтики италийского неба, сплина английского кирпича… в общем, мечтал о славе живописца, а выходило совсем иначе. Обозленный отец перестал давать ему деньги, а затем и вовсе услал подальше с глаз. И не в Венецию какую… — Владимир Львович вздохнул, метнув направо и налево взгляд, отразившийся в мраморе и зеркалах Флориана. — А в захолустье, где тогда стоял наш полк. Это — чего уж грехи таить — было жестоким решением, тем более что никакой прямой нужды в нем не было. Просто настоящее самодурство. Из этих… знаете… старообрядных. Есть такие застывшие во времени купчики: вроде бы всё при них — деньги, имущество, положение, но… как носили вышиванку под кафтаном да бороду лопатой, так и носят. Как если щи деревянной ложкой, так и едят.

Гесс, соглашаясь, кивнул.

— Отец Семёна оказался из таких. Он и помыслить не мог, чтобы его сын — плоть от его плоти — сделался каким-то мазилой , маляром . И никакие соображения на него не действовали. Позже мне стало известно, что к старому Якову даже из Академии — художеств, нашей, столичной — приходили: просили не юродствовать, отдать им сына, а буде он сам содержать его не захочет, так они стипендию ему определят… да куда там! Собственно, после этого визита, Яков и услал Семёна подальше.

— Ужасно…

— Да, ужасно.

Глаза Гесса вспыхнули новым огоньком:

— Но, судя по вашему рассказу, Се… Семён Яковлевич ничуть не обозлился?

Владимир Львович покусал в сомнении губы, а потом махнул рукой:

— Ну, как не обозлился? Обозлился, конечно. Да и кто бы на его месте не обозлился?

— Но ведь вы только что нарисовали такую благостную картину его существования в полку…

Новый взмах:

— А товарищи-то тут причем? Против нас-то Сёма ничего не имел. Напротив: мы ему семью заменили!

— А в целом?

— А в целом, конечно, рвал и метал бедняга.

— Ну, хорошо… а дальше?