Юлиан Семенов - Пресс-центр

- Фу, какая мерзкая грязь...

- Разве это грязь? Я не читаю вам других документов, мистер Прадо... Человек беспамятен, он отторгает в прошлое то, что ему неугодно или стыдно хранить в сердце... Я ж не привожу записи ваших бесед в кровати с женой... Каждый возбуждается по-своему, у всех у нас рыльце в пушку, но ведь не пойман - не вор, а если и этот ваш шепот сделать достоянием гласности? Дать прослушать трибуналу - а уж он-то прокрутит это по национальному радио, вот, мол, кто нами правил, - каково будет вашей маме? Детям? Той же жене...

- Дайте пистолет, - крикнул Прадо. - Я сам сделаю то, что надлежит мне сделать в такой ситуации...

- Вы не сделаете этого, - убежденно сказал Джеймс Боу. Во-первых, если вы произнесли слово "ситуация", значит, в вас по-прежнему живет логик, а не министр Санчеса... Во-вторых, когда ваш друг по колледжу Ромуло Батекур публично ударил вас по лицу за то, что вы отбили у него Магдалену, вы ведь не ответили ему...

Боу отошел к стене, где висела картина - сине-черная абстракция, стремительные, рвущиеся линии, чем-то похоже на ночную грозу в тропиках над океаном, - нажал своим нездорово толстым пальцем на раму, поманил Прадо; тот поднялся с подоконника и, ощущая ненависть к себе, приблизился к толстяку.

- Смотрите, - Боу кивнул на маленький глазок, открывшийся в холсте. - Там ваши знакомые, смотрите же...

И Прадо посмотрел.

В холле, почти таком же, как этот, где он только что перестал быть прежним Прадо, а сделался пустым, не ощущающим самого себя, разбитым, с дрожью в ватных ногах существом, сидели помощник Санчеса по связям с прессой капитан Гутиерес, министр продовольствия Эухенио и заместитель министра финансов Адольфо; они о чем-то быстро говорили, и, хотя лица их были бледны, они улыбались порою, жестикулировали, как живые люди; ни в одном из них не было видно слома, следов пыток, борьбы...

Прадо не смог сдержать слез, силы покинули его, и он тяжело обрушился на пол, выложенный сине-белыми изразцами, какими обычно украшают маленькие дворики в Андалузии, особенно в Севилье, по дороге к морю, к Малаге...

88

26.10.83 (18 часов 33 минуты)

- Я попробую положить "девятый" от борта налево в угол, сказал Санчес. - Как ты относишься к этому, вьехо?

- Отрицательно... Я почему-то думаю, что ты не положишь этот шар, Малыш. Знаешь, я однажды играл с русским поэтом Маякосски в Мехико, он приехал туда в двадцать пятом... Не помню точно, может, в двадцать седьмом году... Он революционер, но играл очень хорошо и однажды засадил вот такой же шар... Только очень долго мелил кий перед каждым ударом... Знаешь, он так смешно выцеливал шар... Выставлял нижнюю челюсть, она у него была тяжелая, сильная, не то что у тебя... И еще очень коротко стриженный. Ну, ладно, бей, я помолчу...

Санчес промазал, сделал подставку; "одиннадцатый" стал на удар.

- Ну, что, Малыш, конец тебе? - вздохнул Рамирес. Такого игроки не прощают... Могу пощадить, если велишь взять Пепе солистом...

- Я, наверное, не успею его послушать сегодня, вьехо, ответил Санчес. - Давай обставляй меня, и я поеду... Много дел...

- Он сейчас должен быть здесь...

- Тогда не торопись меня облапошивать, - вздохнул Санчес. - Проигрывать - даже тебе - обидно.

Старик собрался перед ударом, рука перестала трястись, глаз сделался беличьим, чистая бусинка; кляц; шар лег, словно в масло.

- Видишь, как надо бить, - сказал Рамирес. - Учись, пока я живой. Хочешь, чтобы я включил ящик? Утром дикторы объявили, что будет выступать твой министр Лопес...

- Я могу тебе сказать, о чем он будет говорить на телевидении, - Санчес пожал плечами.

- Он действительно против тебя, как говорят люди?

- Какие люди так говорят? Где? В этом вашем клубе?

- И не только. В кафе на Пласа де Хинос тоже говорят так... А там собираются шоферы и грузчики, они не вхожи сюда...

- Ну, а ты как думаешь?

- Сначала я положу "седьмой" в середину одним касанием, очень красиво, отведу свой для удара по "десятому", а потом отвечу тебе, седой Малыш...

Он положил шар, отвел свой на новый удар и полез за сигарой.

- Хочешь? - спросил он Санчеса. - У меня еще три штуки, очень хороший табак, я полощу им рот, укрепляю десны... Я думаю, Малыш, сейчас начался такой бардак, что разобраться ни в чем нельзя, но ведь, если много говорят, значит, есть что- то...

- Когда есть, вьехо, как правило, никто никому ничего не говорит...

- Это у янки или немцев, они другие, северные, у них кровь тише течет, а мы южные, у нас что на сердце, то на языке... Я когда-то играл с людьми, которые воевали против Франко... Они говорили, что им было все известно в окопах о том, какие дела творятся в Мадриде... Там же были анархисты, коммунисты, республиканцы, поумовцы (31). Все дрались за свое, и еще за неделю до того, как менялось правительство, люди знали имена новых министров...