Мария Семенова: Магия успеха

Когда-то давно на этом месте были леса да болота, где в нищете и дикости прозябали воспетые поэтом убогие чухонцы. Позже, на народных костях, сатрапы самодержавия возвели здесь усадьбы, разбили парки с гротами, беседками и павильонами, где и предавались разврату и нравственному разложению. На берегу Литовского озера высились дворцы с бельведерами, благоухали заросли шиповника, а на поверхности прозрачных вод расцветали диковинные лилии. Только трудовому народу это как зайцу боковой карман. Нынче от Литовского озера остался лишь извилистый овраг, по местам цветников и розариев граждане выгуливают живность, а вместо белокаменных хором светятся в ночи окнами «точки», «корабли» и хрущобы.

«Опять какая-то падла фонарь разбила». Врубив дальний свет, Прохоров зарулил в боковой проезд, осторожно, чтобы не сосчитать ямы, прополз вдоль девятиэтажки и, миновав помойку, припарковался на своем коронном месте — напротив родимых окон. у трансформаторной будки. Теперь следовало позаботиться о безопасности транспортного средства, — у нас не дрогнут, угонят и с ушатанным бендиксом. «Страна уродов». Действуя на ощупь, Серега надел колодку на педали, накинул «кочергу» на руль и, выставив у лобового стекла картонку с лаконичной надписью «Пятизарядный автомат двенадцатого калибра. Стреляю без предупреждения», сдернул центральный провод с крышки трамблера, — всяким там буржуазным сигнализациям он не доверял.

Свет в подъезде, как обычно, не горел, и, если бы не предусмотрительно захваченный фонарик, точно вляпался бы: лестницу основательно заблевали, во всю ширь. «Поймать бы гада». Плюнув, Тормоз поднялся к себе на четвертый, бесшумно отпер входную дверь и, оказавшись в прихожей, сразу же услышал, как спрыгнул с подоконника сибирский кот Рысик, — снизошел, значит, уважает. К слову сказать, был он хищник тот еще: рыжий, прямо Чубайс, уши все в драках изодраны, и частенько, нанюхавшись хлорной вони от «Белизны», ловил не мышей, а кайф.

— Ну как ты, хвостатый, тащишься? — Потрепав хищника по нехилому загривку, он рысью забежал в гальюн, в ванную и, подгоняемый желудочными соками, двинул на кухню. И тут же в недоумении замер, — на плите царила пустота. Ни пюре с домашними котлетами, ни сковородки с жареными пельменями — только разогреть и за уши не оттащишь, — ни вкуснейшего омлета с колбасой и луком. Ничего. Ничего того, что обычно оставляла ему мать каждый вечер уже в течение двух лет. И обязательного послания, ну там «Сереженька, не пей холодного молока» или «Сыночек дорогой, в пельмени не забудь положить сметаны», тоже не было.

«Ну и дела». Аппетит у Прохорова пропал и, не обращая внимания на урчащего Рысика, он, выскочив в коридор, прислушался. Из-за двери отцовской конуры тошнотно перло перегаром, жужжал невыключенный телевизор и слышался густой надрывный храп, а вот в комнате матери стояла прямо-таки мертвящая тишина, оттуда не доносилось ни звука, и Серега почувствовал, как у него перехватило горло.

— Мама… — Он поскребся, осторожно повернул ручку и почему-то на цыпочках вошел внутрь. — Мама…

В комнате никого не было. На разложенном диване лежало скомканное покрывало, в бельевом шкафу, судя по всему, рылись чужие руки, и, подобрав с полу разбитые очки, в которых мать обычно смотрела телевизор, Серега двинулся будить своего геройского родителя.

Действительно геройского: гвардии майор, правда запаса, три боевых ордена, а уж медалюшек-то всяких — не сосчитать. При этом дырка в легком, кое-как залеченный гепатит и чудом уцелевшая левая нога. Правая, по нижнюю треть бедра, осталась в кабине «КамАЗа», подбитого из крупнокалиберного на перевале Саланг. Зато и пил Серегин батя геройски — по-черному. Собственно, на тернистую тропу алкоголизма он встал сразу после демобилизации по ранению, но, будучи неоднократно «торпедирован», нашел в себе силы завязать и заступить на трудовую вахту в народное хозяйство. По-новому он запил пару лет назад, когда стало окончательно ясно, что Витька, младший брат Сереги, из Чечни не вернется…

— Эй, батя, — распахнув дверь, Тормоз щелкнул выключателем и потряс лежавшего ничком отца за костлявое плечо, — где мать?

На полу валялись порожние флаконы «красной шапочки» — средства для обезжиривания поверхностей, воздух был пропитан перегаром, папиросным дымом и вонью давно не мытых телес, зато на самом видном месте красовалась офицерская парадка, правда без орденов и медалей. Награды были давно проданы и пропиты…