Мария Семенова - Магия успеха

— Ничего, ничего. — Толя Громов взял Женю за руку, принялся привычными движениями массировать активную точку хэ-гу. — Акупрессура творит чудеса, скоро будешь как огурчик.

Ему вспомнился добрый великан Кефирыч — вот чьи ласковые, сильные — пальцы были по-настоящему искусны!

— Спасибо, мне уже лучше. — Пытаясь улыбнуться, Женя села, подобрала под себя ноги, выдернула покрасневшую кисть руки из стальных зажимов Толи Громова. — Бабы, они живучие, как кошки.

В это время лязгнул замок и дверь открылась, пропустив внутрь охранника с автоматом. Следом за ним в камеру вошла девушка в очках и в таком же балахоне, что и пленники, перед собой она катила сервировочный столик. Прохоров остолбенел: это была Вика.

Женя тоже сразу узнала подругу, однако, не подавая виду, равнодушно наблюдала, как та расставляет бумажные тарелки, выкладывает на них какую-то бурую массу, наливает в пластиковые стаканы коричневую жидкость из чайника. В спертом воздухе поплыли ароматы свиного жира, тушеной капусты, скверного желудевого кофе, и Толя Громов тяжело вздохнул, ему вспомнилась сержантская учебка в армии.

Наконец все было готово. Охранник повесил «шмайсер» на плечо и с каменным выражением лица, пятясь, повез сервировочный столик из камеры, глухо хлопнула дверь, затихли в коридоре тяжелые шаги.

— Женя, Женечка. — Словно очнувшись. Вика кинулась к подруге, крепко, до хруста в суставах, стиснула ее в объятиях, будто не доверяя глазам, погладила сидевшего рядом Прохорова по щеке. — Сереженька, неужели это ты?

Сотрясаясь от рыданий, она повисла на его мощной шее, обильно орошая слезами мешковину казенной хламиды.

— Ну я, кто ж еще. — Тормоз мягко отстранился, всех этих бабских излияний он не выносил, да и жрать было пора, пока не остыло. — Вот, познакомься, это Палач Скуратов-Бельский, ужасно обаятельный.

— Очень приятно. — Толя Громов пожал протянутую Викой руку, автоматически нащупав универсальную точку хэ-гу, и, потянув носом, глянул в сторону стола. — Что это вы там привезли? Нам обещали кабанью плоть.

— Вот, блин, мужики, лишь бы пожрать. — Вика внезапно успокоилась. — Вы что, кретины, не понимаете, куда попали? — Она задрала балахон, выставив на всеобщее обозрение выжженное на внутренней стороне бедра клеймо. — Ну что, нравится?

Круглая отметина была величиной с бутылочное донце, с четырехзначным номером в центре и латинскими буквами по краям.

— Да, очень красивые ноги. — Толя Громов придвинулся поближе, дотронулся пальцем до розовой, только-только поджившей кожи. — Можно прочитать, что там написано?

— Oderint, dum metuant — «Пусть ненавидят, лишь бы боялись». — Вика резко одернула подол, в ее голосе послышалась страшная усталость. — Вы даже не представляете, какие это звери, хуже вах-хабитов. За малейшую провинность сдирают скальпы, режут людей на куски, на кол сажают. Снимают все кинокамерой, раз в неделю демонстрируют в воспитательных целях… — Она снова заплакала, бросилась ничком на подстилку. — Господи, скорей бы все это кончилось, все равно не жизнь — ад кромешный…

— Ну, на тот свет всегда успеется. — Прохоров поднялся, взяв хлипкий одноразовый стаканчик, заставил Женю выпить кофе и строго посмотрел на Громова, пытавшегося успокоить Вику. — Мы сегодня жратрь будем или только сопли будем жевать?

Не дожидаясь ответа, он уселся за стол, ткнул пластиковой вилкой в коричневую массу, старательно-с голодухи нельзя иначе — прожевал. Ну и враль же этот Эрик Кнутсен! Как же, кабанья плоть! Славянская красавица, почти что целка! Ишь как Палач вокруг нее суетится, видать, запал.

Скоро Вика успокоилась, и Толя устроился напротив Прохорова. Тушеная капуста по вкусу была чудовищнее морской, желудин с цикорием напоминал помои, но они ели: чтобы жить, нужны силы.

— Ты вот что, подруга, давай-ка спокойно, без эмоций. — Наполовину утолив голод, Прохоров встал из-за стола, присев рядом с Викой, положил ей руку на плечо, заглянул поверх очков в покрасневшие глаза. — Хорош реветь, излагай внятно. А куда мы попали, я примерно представляю. — Он задрал балахон и показал кровавые отметины на груди, животе и бедрах, потемневшие глаза его сверкнули звериной злобой, — Шестерых наших положили, не считая баб. Пожалеют.

Сказано это было ровным, будничным тоном, но у Вики от страха даже пальцы на ногах поджались.

— Я здесь уже вторую неделю, подавальщицей на кормобазе. — Она почему-то перешла на шепот, зябко обхватила плечи руками. — Это какая-то секта. Заправляют всем эсэсовцы, их совсем немного, основная масса — это люди в хаки. Еще есть рабы в балахонах. — Она вздохнула, вытерла покрасневший нос. — Их клеймят и имеют в хвост и в гриву. Кому повезет, перейдет в разряд хаки, неудачников продают на органы, приносят в жертву, режут на куски. С теми, кто пытается бежать, такое вытворяют… В моей камере уже двое новеньких…