Мария Жукова-Гладкова - Поиграй со мной в любовь

– Ну, ты же явно не из Таджикистана и не из Узбекистана, – заметила я. – Наверное, местные покупатели знают, откуда приехали продавцы, если постоянно ходят в эти магазины.

– Из Таджикистана ни в нашем домике, ни в соседнем никого нет. Только из Узбекистана, – просветила меня Верка. – Или из Молдавии. Русские девчонки – все из Молдавии. Только я одна из средней полосы России. Лида, почему в городках типа нашего нет работы, а в Питере она есть и занимают ее не русские?

У меня были версии ответа на этот вопрос. И ответы я встречала в Интернете и слышала по телевизору. Но какой толк нам обсуждать эту проблему между собой? Пока бесправные граждане других стран, соглашающиеся на низкие зарплаты, выгодны работодателям и миграционным чиновникам, они будут занимать рабочие места, которые могли бы занимать россияне. И будут демпинговать зарплаты. И социальная напряженность будет только расти…

Я не понимаю, почему простым русским из бывших союзных республик, ныне – независимых государств, трудно получить гражданство, требуется собрать кучу справок, посетить далеко не одну инстанцию, почему наши нуждающиеся в улучшении жилищных условий граждане годами не могут получить квартиры, а чиновники привечают спившегося француза, который получает у нас несколько квартир. И ведь в любой момент этот комик, перед которым расстилаются чиновники, может плюнуть в Россию.

В общем, я купила билеты в старый Мариинский, отвезла два Верке, она отдала деньги, которые ей субсидировал Тимофей Ильич, и поехала домой. Билеты взяла не в партер, а на один из ярусов, как посоветовал Слава. Балет, по его словам, лучше смотреть сверху, а в старой Мариинке из партера можно не увидеть часть происходящего на сцене. Ведь там изначально сидели гусары со своими дамами и направляли лорнеты и бинокли на ложи, чтобы посмотреть, кто пришел, с кем пришел, во что одет… Во времена появления Мариинского люди ходили в театр не только для того, чтобы смотреть спектакли. Цели были несколько иные…

Когда я оказалась на площадке перед дверью Славиной квартиры, ко мне метнулась женщина, которая до этого сидела на подоконнике у окна лестничной площадки. Она бросилась ко мне именно тогда, когда я уже подошла к определенной двери, а до этого просто наблюдала, куда я направлюсь. Это еще кто такая? И почему я до сих пор не купила хотя бы какой-нибудь баллончик? Хоть что-нибудь для самообороны?

Я шарахнулась в сторону.

– Не бойтесь меня! – воскликнула женщина.

Она на самом деле выглядела очень прилично – ухоженная, дорого и стильно одетая, неброский макияж, приятные духи.

– Я – мать Кости, – представилась женщина.

– Какого Кости? – в первый момент не сообразила я. Потом вспомнила, что у меня один знакомый Костя, и он на самом деле похож на эту женщину.

Я моргнула.

– Вы же вроде бы живете в Германии, – сказала я и подумала: «Почему Костя не предупредил меня о приезде своей матери? И вообще, она-то зачем приехала?!»

– Живу, – кивнула женщина. – Где мы с вами можем поговорить? Тут как-то…

Она не нашла нужного слова, но обвела жестом нашу лестничную площадку, отдать должное, чистую, хотя без цветов, ковров и кресел.

– Пройдемте в квартиру, – пригласила я, хотя, возможно, делать этого не следовало.

– Меня зовут Шура, – представилась женщина у меня на кухне.

Она сама предложила пройти на кухню и сказала, что ей в Германии очень не хватает кухонных посиделок с подругами. И вообще не хватает подруг.

– Что вы хотите от меня, Шура? – спросила я после того, как разлила по чашкам чай и поставила на стол остатки вчерашнего пирога.

– Мне нужен мой муж, – просто ответила Шура.

– Какой муж? – не поняла я.

– Толя. Анатолий Александрович Селянкин.

Я моргнула.

– Да, вы поняли правильно, – сказала Шура, хотя я на самом деле ничего не поняла. – Отец моего сына Кости. Отец вашего мужа Славы.

– Так он же мертв, – заметила я. – Вы же после его смерти вышли замуж и уехали с новым мужем в Германию.

– Он не мертв, – вздохнула Шура. – То есть я надеюсь, что он и сейчас не мертв. Где его держит ваш муж?

Я смотрела на гостью широко раскрытыми глазами и прокручивала в голове все возможные варианты развития событий. Значит, тот монах или не монах на самом деле был отцом Славы и Константина? Не артистом? И Слава его куда-то отправил, чтобы…

Я пыталась вспомнить, что мне говорил «муж», что мне говорил Костя… То есть Костя пересказывал то, что ему сказал Слава… Слава все-таки решил, что это был артист? Или нет? Я не могла сказать точно. Хотя потом он говорил, что показания его отца записаны, а дальнейшая судьба родителя его не интересует. Так где правда-то?