Марина Серова - Гори все синим пламенем

— Надо ментов подключать! — воскликнул Виталька.

— Это так или иначе придется сделать, самосуд мы вершить не собираемся. Правильно? — ответила я. — Но пока послушай дальше. Вокруг персоны Беккера-старшего надо поднять шумиху: убит, мол, киллером в маске. Неплохо бы привлечь прессу.

— Сынок, возьми это на себя, — сказал Беккер, — у тебя ж в приятелях какой-то редактор есть.

— Угу, завтра, сразу с утра.

— А Валерий Павлович, — продолжала я, — пока отсидится у тетушки. Юлия Николаевна пусть изображает глубокое горе и обращается во всякие агентства скорби.

— Но как же мы докажем, что отец убит? — вновь перебил меня Виталька.

— Это я тоже продумала, расскажу дома, — сказала я и тронулась с места, так как наша машина уже начала привлекать внимание дворника. — Сейчас вас домой доставим, Иван Иванович, — обратилась я к актеру, — а завтра в это же время и в этом же виде вы нам опять понадобитесь.

— Угу, — одобрительно промычал тот и объяснил, как доехать до его дома.

Наконец, мы добрались до магазина «Бройлер». Я припарковалась там же, где мы сели в машину, и увидела, что в мою сторону, выйдя из иномарки, зашагал здоровяк, которого я мысленно прозвала мордоворотом. Я договорилась с ним насчет тачки еще на один раз, пообещав, что Тихоня против не будет.

Как только мы вошли в квартиру тетушки, я скомандовала, даже не разувшись:

— Тетя, фотоаппарат и кетчуп!

— Что? Зачем? — закудахтала та.

— Увидишь, — ответила я и повернулась к Беккеру-старшему:

— Проходите в зал и ложитесь на пол.

— Что-о? — протянул он.

— Сейчас мы из вас покойника делать будем. Ложитесь!

Тот, как обычно, стал бурчать, но все же подчинился и распластался на мягком тетушкином ковре у дивана.

— Во-от, — одобрительно протянула я. — Ручки вот так положите, ножки вот так… — улыбаясь, приговаривала я, помогая Валерию Павловичу принять нужную позу.

Вошла тетя Мила с бутылкой кетчупа и фотоаппаратом в руках.

Открыв бутылку, я стала выливать соус понемногу себе на ладонь, а потом намазывала его на голову Беккера, имитируя кровавую рану. Клиент морщился, ругался, спрашивая, к чему весь этот маскарад, но тем не менее терпел, хотя я ничего не объясняла.

— Теперь фотоаппарат, — обратилась я к тетушке, которая глядела на меня и посмеивалась. Наведя объектив на Валерия Павловича, я скомандовала ему:

— Закройте глаза.., нет, лучше откройте их и вытаращите… Сделайте вид, что сильно испугались.

Тот предпочел сомкнуть веки.

— А что, — заключила я, — вполне натурально: расстрелянный в упор покойник.

— Тьфу, тьфу, — не открывая глаз, пробурчал Беккер.

Я стала фотографировать его анфас и в профиль. Все остальные стояли вокруг, довольные моей выдумкой.

— Все, — объявила я, закончив и распорядившись:

— Теперь отправляйтесь в ванную.

Беккер-старший поднялся, кряхтя, побрел отмываться.

— Виталь, — обратилась я к его сыну, — тебе еще работа на утро: отвезешь пленку в пункт проявки и печати.

— Угу, — с готовностью ответил тот.

Утром Беккер-младший поднялся раньше всех и отправился сначала оповещать знакомого газетчика, который в свою очередь должен был разнести весть через свои каналы, затем домой — инструктировать насчет дальнейших действий Юлию Николаевну, а в заключение — проявлять пленку.

Я же, только открыв глаза, стала названивать в органы, пытаясь связаться со следователем Матвиенко. Тот нисколько не удивился и сразу узнал меня, как только я сказала, что я от Беккера. Поздоровавшись, я сразу спросила его:

— Могу я на вас надеяться?

— В каком плане? Я вас не понимаю.

— Ну… Я о том деле, которое вы сейчас ведете.

— Безусловно, это же моя работа.

— Тогда послушайте: у меня к вам просьба. Сегодня в половине восьмого вечера милицейская машина с опергруппой должна быть не далее чем в ста метрах от рынка «Три кита». Но ее никто не должен видеть.

То есть она должна притаиться где-то во дворе одного из окружающих рынок домов.

— Объясните все подробнее, — стал настаивать следователь. — Вы что-то узнали?

Не случится ли ошибки?

— Разве для милиции раскрываемость преступлений уже не важна? — ухмыльнулась я. — Неужели вы боитесь рискнуть?

Я помогаю вам, а вы мне, вот и все.

Меня интересовал только один вопрос — каким образом я могу сдать выведенного на чистую воду преступника в руки милиции. И ничего никому объяснять я не собиралась.

Матвиенко долго молчал, а потом, промычав что-то нечленораздельное, сказал: