Марина Серова - В поисках легкой наживы

— А вы мне не покажете эту квартиру?

— А зачем?

— Посмотрю. У меня сестра из Самары в Тарасов переезжает. Просила присмотреть для нее квартиру. Может, заодно уж, раз приехала сюда, сестре помогу.

Никаких следов никакого Ромы я там не нашла. Единственное, чем я там разжилась, был маленький плюшевый слоник, непонятно почему морковного цвета. Видимо, от «племянника» Ромы остался. С разрешения хозяйки я решила взять его на память. Говорят, что слоны приносят удачу.

Хозяйка не была против — ей не хотелось огорчать сестру своей потенциальной клиентки.

— Вот так, дорогой мой слоник. Теперь ты будешь жить у меня. Рядом с магическими кубиками. — Кстати я о них вспомнила. Надо бы кинуть кости. Давно я с ними не беседовала. А уже назрело. Такой туман в мозгах. Никакого просвета. И столько действующих лиц!

Я достала из бардачка замшевый мешочек. Вопрос у меня сейчас был один, самый главный.

— Если вы, милые, сумеете наставить меня на путь истинный, то все остальное я распутаю сама. Что мне предпринять, чтобы найти Рому с Леной и ту таинственную женщину с фотографии?

Косточки меня удивили. Очень даже. Поскольку именно эта комбинация сегодня мне уже выпадала:

14+28+10. — «Шумное обсуждение неожиданных событий».

— Ну, выдаете, милые. Заело, что ли?

Однако, если уж кости заело, что бывает весьма и весьма редко, значит, они настаивают на своем. И обсуждение будет. Этого не избежать.

Кости отправились отдыхать в бардачок, а я завела движок и вновь поехала к Елизавете Ивановне. Надо ей продемонстрировать ту сквозную дырку, через которую в квартиру Людмилы Васильевны убийца впрыснул эфир. Это раз. Кроме того, ей надо объяснить, что люди, которых она пригрела, — скорее всего преступники. И она просто обязана потихоньку позвонить от соседей в милицию, если вдруг кто-то из них заявится.

У подъезда Елизаветы Ивановны толпился народ. Я — женщина любознательная. И мне стало интересно, в связи с чем вдруг такое столпотворение.

Я решила посмотреть и послушать, чего это вдруг больше трех собираются. И остановилась. И ушки из-под шляпки выпустила. А вдруг, думаю, это и есть как раз то самое шумное обсуждение, про которое кости вещали. Не зря ж они так старались.

Старательно прислушиваюсь к разговорам в толпе и пытаюсь понять, что к чему. Правда, пока безрезультатно.

Речь шла о каком-то чокнутом, который все равно не отстанет, если не пойти.

Вот, к примеру, один из диалогов, который мне довелось услышать:

— Петровна, и тебя вытащил? — хихикнул сухонький старичок, обращаясь к бабушке — божьему одуванчику. Та, бедняжка, еле на ногах держалась.

— 0-ой, — тоненьким голоском пропела она в ответ, — да нешто ж этот ирод отстанет? Он же как липучка, господи, твоя воля. Он же дверь высадит, окаянный, если не выйдешь к подъезду. Кто сразу не пошел на его собрание, того он и не трогает. А мы вот, как ненормальные, ходим на его концерты. Да и кто ж, если не мы все, за Верку-то вступится?

— Это так, конечно. Только давно пора его в психушку сдать, чтобы нервы не портил ни жене своей, ни соседям, — высказалась мощная тетенька в шубе из искусственного меха.

Я уж было совсем собралась покинуть собрание, решив, что это вовсе не по моей части. Да не успела.

Из подъезда вышла странная пара: он — тощий старичок, покачивающийся при каждом дуновении ветра, она — килограммов этак сто двадцать при росте около ста шестидесяти.

Он «бережно» держал ее под руку, когда они выходили из подъезда. А на крыльце, верхняя ступенька которого находилась приблизительно в полутора метрах от земли, оставил ее. Сам поднялся на бетонную загородку крыльца, чтобы быть еще выше.

Таким образом, он и его спутница оказались как бы на импровизированной трибуне.

Тяжело дышащая подруга чудика едва держалась на ногах. Ей было тяжело стоять. Все это видели и сочувствовали бедняге. Ее астматическое дыхание со свистом вырывалось из беззубого рта, который был страдальчески перекошен. Слезы катились градом. Она молча вытирала их платочком.

Друг же ее, напротив, был довольно легок в движениях. Глаза его странно блестели. Он гордо вскинул голову, едва не уронив при этом занюханную кроличью шапку, положил театральным жестом правую руку на грудь и заговорил визгливым голосом:

— Дорогие мои товарищи! Милые граждане и гражданочки! Все вы хорошо знаете меня и мою жену Вериванну. — При этом он указал перстом на супружницу.

В толпе зашушукали, высказывая мнения типа: