Тиана Веснина: Двадцать три раны Цезаря

Бросив рядом с ним пистолет, она спустилась на лифте туда, где стояли контейнеры для мусора. По узкой лестнице поднялась до небольшого вестибюля и притаилась, прислонившись к стене. В вестибюле никого не было. Окно консьержа было задвинуто шторой. Видимо, тот пил кофе или дремал, рассчитывая проснуться при первых шагах кого-либо из жильцов. Эстелла на цыпочках подобралась к выходу, и консьерж очнулся, лишь услышав, как захлопнулась дверь.

Туров в ожидании рейса на Москву сидел в кафе. Неприятное чувство проигрыша не давало ему покоя. К тому же до головной боли хотелось понять, как случилось, что офицер с безупречной репутацией стал убийцей и вором. Найти ответ на этот вопрос было непросто. Потому что невольно Туров ставил себя на место Приступова и спрашивал: «А как бы я поступил в подобном случае? Ведь это не десять тысяч долларов, ведь это миллионы. Это другая жизнь!..»

Мысли в голове Филиппа путались, рейс задерживался, стрелки на часах сошлись, показывая полночь. Пребывая в состоянии рассеянности, Туров, еще не допив рюмку коньяка, заказал другую. Ему принесли. Он облокотился на стол и с удивлением увидел две рюмки. Одну прямо перед собой, а другую… — напротив странного субъекта, силуэт которого окутывали голубоватые клубы сигаретного дыма. Субъект понюхал коньяк и, как показалось Турову, слегка поморщился:

— «Что пьешь, молодой человек?»

Филипп сделал движение бровями:

— «А по-моему, ничего!»

— «Вот именно, ничего…»

Он помолчал, вертя нервными пальцами рюмку. Потом усмехнулся:

— «А вот взял бы ты да и…»

Туров предупредил еще не произнесенные слова своего неожиданного собеседника, твердо заявив:

— «Я? Да никогда в жизни!»

Лицо субъекта от удовольствия собралось в мягкие морщинистые складки. Он ждал от Турова именно этой фразы.

— «Я! — произнес он, несколько комично задрав подбородок. — Я! Такое понятное и родное! Ровное и ясное, ну разве что иногда облачко наплывет… На самом же деле наше «Я» необычайно многогранно, но мы пользуемся всего несколькими гранями. Мы привыкли к их проявлению в нас или нас в них и считаем, что это и есть наше «Я». Как часто говорим мы с вызовом: «Да чтобы я!.. Да никогда!..» И вдруг делаем, притом не ужасаясь, а как нечто само собой разумеющееся то, что «никогда на свете», и оправдываем свой поступок сложившимися обстоятельствами. Что происходит с нами?! — высоко подняв плечи, воскликнул он так, что Туров в ответ тоже пожал плечами. — Кто живет в нас? Что такое «Я»? — продолжал задавать вопросы собеседник. — Величина не постоянная. Изменчивая, уклончивая, лживая. Как же можно верить чужому «Я», если не знаешь, что выкинет собственное? — с такой безысходной тоской спросил он, что Турову стало неловко. — Но! — вдруг бодро поднял указательный палец собеседник. — Люди, отличающиеся постоянством — плоские, неинтересные натуры. Их «Я» — это не сверкающий на тысячи ладов алмаз, — особенным тоном произнес он, — а ровный одноцветный камень. Большинство же сверкают лукавыми глазами, лгут словами, убивают поступками, но при этом безапелляционно заявляют: «Я на это не способен!» Увы! Способен и на это и на то… И даже на то ужасное, о чем и думать не смел… — он неожиданно умолк, но через мгновение заключил с усмешкой: — Внутренний многогранник переворачивается, и происходит, на первый взгляд, казалось бы, невероятное. Но ведь зато с ними не скучно… с многогранными натурами?! — попытался он заглянуть в глаза Турову.

Филипп сидел, опустив голову. Внезапно он вздрогнул, точно от громкого звука, раздавшегося во сне, и услышал, что объявили посадку на его рейс. Он подозвал официанта, расплатился и поспешил к стойке регистрации билетов. Но, сделав несколько шагов, остановился, обернулся и взглянул в сторону стола… за которым никого не было.

Национальный союз за полную независимость Анголы.

Н. Гумилев.

Прокоммунистическое Народное движение за освобождение Анголы.

Все в порядке!

Пятеро.