Алексей Макеев - Кандидат от партии смерти

Ехидный задумался.

— В дом его, Баранов. Проверим хату — на предмет улик.

— Точно, — обрадовался конопатый. — Чайку попьем.

— Там и отпендюрим, — возликовал шкаф.

— А санкция прокурора у вас есть? — спросил Максимов.

Ехидный рассмеялся. И сразу сделался похожим на лисицу.

— Смешной какой… Давай, Баранов, кантуй другана. Пряжкин, остаться.

Конопатый обиженно засопел. Максимов не успел опротестовать — служивый потащил его к двери. Из подъезда как раз выходили Прокопенковы — Валя и… Валя — молодожены из одиннадцатой квартиры.

— Ой, — сказала Валя, делая коровьи глаза.

— Здравствуйте, — хрипнул Максимов. — Как дела молодые?

— Помаленьку, Константин Андреевич, — промямлил «just married», явно напуганный обилием мундиров.

— Проходите, граждане, проходите, — заволновался старшой. — Не мешайте работать.

Молодых как ветром сдуло. Такие они нынче — ветреные.

— Прямо, — бухнул Баранов, вталкивая сыщика в темный предбанник. Локоть не отпускал. Открыл вторую дверь и дал пинка. Максимов полетел как из орудия — к началу лестничного марша — к старинной батарее из «чугуния» и лампочке в тридцать ватт. Последняя не горела. Опять какая-то бабка из экономии отрубила. Ей-то без разницы, она и так слепая.

— Вверх, — бросил «поводырь». Он продолжал держаться слева — наступал на пятки и по-хамски давил на нерв. Урод проклятый…

Максимов нащупал ступень. Другую… Еще четыре метра, и прощай, страна свободия. Не отвяжутся. Это не бандиты, с которыми можно договориться.

— Батарея здесь, братуха… — просипел он. — Щас башкой как х…якнешься…

Свою башку Баранов подставлять не хотел. Монолит, а жалко. Лучше чужую. Он машинально, не сообразив (размер фуражки не показатель), сдвинулся вправо. Бог в помощь. Или сам справится?.. Максимов ударил локтем — с приличным оттягом. Что собрал, то и вложил — второй попытки не дадут. Локоть пробил живое.

— У-у-й-о-о… — сдавленно сообщил Баранов. Второй локоть почуял свободу — Максимов прыгнул на две ступени, схватился за перила и неправильным, но мощным йоко-тоби-гири пробил темень. Удар в грудину отбросил Баранова на ехидного.

— У-у-й-о-о… — повторил шкаф, покрывая старшого, как Чукотка Данию.

— Вперед, Баранов! — грозно взвизгнул ехидный. — Стоять, сука!

А достоинства-то сколько в голосе (где взял, неизвестно). Сейчас пальнет — если пушку не посеял… Максимов помчался наверх, на бегу вынимая ключи. До этажа долетел секунд за десять. Внизу еще матюгались, а он уже бренчал ключами, выбирая нужные. Первый, второй… Маринки нет, ночует у подружки. Влетая в квартиру, отметил топот — оклемались, родимые, погоню затеяли. Как же, профессиональным самолюбием — да по морде… Он ввалился в прихожую, заперся на засов. Долго же им ломать придется. Но отдыхать некогда, приключения только начинались. Он бросился в комнату, хватая самое необходимое. Документы — с полки, деньги — из тумбочки. Все схватил, что в руку далось. Распихал по карманам, побежал к балконной двери. Во входную уже долбились. Он отомкнул шпингалеты — благо балкон выходил на обратную сторону, в тихий дворик, где его акробатические пассажи могли лицезреть лишь старушки из соседнего дома, да догиня Клара — тихая развалина.

На соседнем балконе курил «синяк» дядя Гога — местное недоразумение в тельняшке. Курточка поверх. Больше всего на свете дядя Гога обожал выпивку. А после выпивки — болтовню о торговом флоте государства, в котором непонятно как отбарабанил сорок лет.

Его квартира находилась в соседнем подъезде.

— Привет, — зевнул дядя Гога. Сегодня он был не выпимши. Ужасное состояние. Неестественное, вывернутое, скучное. Дензнаки кончились.

— Привет, — согласился Максимов. — Чудный денек. Подвинься, дядя Гога.

— Почему? — Дядя Гога на всякий случай оторвался от поручня и замялся.

— Зашибу потому что. — Максимов оценил расстояние. Метра полтора. По земле он и больше бы махнул, но так то по земле. Он перелез через перила, встал на край бетонки. Поворотившись боком, прыгнул. Левая толчковая — еще в школе физрук Антон Палыч приговаривал, ставя «отлично»: «Эх, Максимов, Максимов, да с твоим толчком… Вот кабы ты не пил портвейны под заборами, с девками не бил баклуши, а ходил бы в секцию, развивался физически…»

Руки впились в дяди-Гогины перила. Миллион заноз! — ну и ладно. Ноги не поспели за руками — носки скользнули по плите и провалились в пустоту. Он бросил колени вверх, успел. Распрямил спину и, не теряя времени на перекуры, перевалился на балкон.