Энтони Макгоуэн - Охота

Мне слышались шорохи старого замка. В Лондоне полной тишины никогда не бывает: по шоссе Килберна днем и ночью мчатся автомобили, где-то поблизости гремят поезда. Стучат и разбиваются вдребезги бутылки, голосят пьяницы на улице. У моей квартиры свой репертуар: капает вода из крана, скрипит дверь и так далее. Однако здесь кажется, что само сооружение производит шум. Здание тяжело вздыхает и стонет под тяжестью лет и собственного веса, ворочаясь, словно собака, которой снится, что ее бьет хозяин.

Я ежился от холода, и лишь поэтому по телу не бегали мурашки. Пытался внушить себе, что никаких привидений нет, кроме тех, которые обитают в темных уголках нашего подсознания. Вот во что я, безусловно, верю. Но даже если призраки и существуют, это лишь доказывает наличие загробной жизни, что должно вселять в нас надежду. Поверьте в привидения, и все остальное приложится. В итоге вы поверите даже в человека, умершего на кресте во имя искупления наших грехов.

Водятся в замке призраки или нет, только я по ходу везде включал свет.

В коридоре старинные гербы и оружие отбрасывали причудливые тени на стены, мерещились крабы и жуки, какие-то экспрессионистские чудовища. Один красивый меч висел отдельно от другого оружия. Я дернул его, полагая, что он каким-то образом крепится к стене, однако клинок легко вышел из ножен. Мне показалось, что он не настоящий: сталь слишком блестящая и острая. Рукоятка очень простая, но приятная на ощупь. Кто-то приложил немало усилий, чтобы воссоздать образ средневекового меча. Нет, это не дешевая подделка. Интересно, что с оружием в руках я не чувствовал себя таким одиноким, как раньше. Причем все мерзкие жуки, крабы и вампиры вмиг исчезли со стен. Тем не менее я понимал: ложное успокоение является частью моего душевного недуга. Передо мной возникли скелеты молодых прекрасных юношей, зарубленных этим мечом. Вернул оружие на место.

Чтобы попасть в гостиную, необходимо пройти через большой зал. Оказавшись в нем, я вдруг испытал мрачное предчувствие. Каким-то образом оно было связано с масштабом помещения, его древностью и той прохладой, которая чувствовалась здесь. Я весь дрожал. Среди балок мне виделись монстры и уродцы. Они пристально смотрели на меня, облизывали свои чешуйчатые губы и что-то шептали друг другу. Поспешил дальше.

В гостиной теплее, чем в других комнатах замка — в камине еще теплится огонь, — однако и тут царит чертовский холод. Мне здорово везет — на столе полпачки сигарет, а рядом зажигалка Симпсона. Закуриваю, заворачиваюсь в плед и ложусь на диван. В комнате темно.

Курение обычно пробуждает мысль. В голове возникают всякие интересные ассоциации, помогающие находить правильное решение. Однако на сей раз ничего подобного не происходит. Я надеялся, что в конце концов установлю характер сходства между Суфи и девочкой в Тунисе, воспоминания о которой не давали мне покоя килбернскими пьяными ночами. (Загулы и мимолетные встречи с женщинами, в душе презиравшими меня, не доставляли мне радости и не приносили блаженного забвения.) Но нет, ничего толком не вырисовывалось. Не видно никакой связи. Лишь одно бессмысленное жестокое воспоминание сменяет другое. Вот и все. Полный абсурд.

Я сделал глубокую затяжку. Моим легким дым не понравился, и меня пронял сухой кашель. Еще толком не откашлявшись, слышу, как открывается дверь, и вижу на пороге Габби.

— Мне послышался какой-то шум, — говорит он и усмехается.

— Ты рано встаешь, — отвечаю я хриплым голосом.

Некоторое время он молчит и смотрит на меня, не переставая лукаво улыбаться.

— Я работал. Писал статью. А ты тоже ранняя пташка.

— Ну да, что-то не спится.

— Беспокоят тревожные мысли?

Габби вошел в комнату. На нем твидовый костюм. Такое впечатление, что он одолжил его на выходные у какого-то модного модельера. Доктор окинул меня взглядом, как бы спрашивая, можно ли присесть. Я кивнул. Это не мой дом, и люди вольны располагаться где хотят. Кроме того, хотелось верить, что разговор с этим человеком натолкнет меня на какие-то мысли, касающиеся насущной проблемы, коль скоро мои раздумья так ни к чему и не привели. Габби поставил одно из кресел поближе к дивану.

— Да, всякое лезет в голову, — сказал я, стараясь придать голосу дружелюбный оттенок. — Помнится, ты как-то заметил, что люди по своей природе хорошие и добрые, однако общество делает их порочными и злыми.

— Полагаю, я именно это имел в виду, хотя использовал более сложную терминологию.