Энтони Макгоуэн - Охота

— Эй, Гнэшер, признавайся, — обратился к нему Дом, — ты все это придумал. Прекрасный ход с маленьким пальчиком в конце истории. Никакой сюжет о привидениях не обходится без отрезанных пальцев. А тот эпизод, где ты наложил в штаны, кажется очень правдивым.

— Мой рассказ — истинная правда. Не хочу сказать, что верю в мешочки-вуду, и, возможно, я где-то исказил факты, но в целом все происходило именно так, как я говорил. Помнится, я сообщил об этом Луи вскоре после случившегося.

— Ты болтал о том, какие дешевые шлюхи во Фритауне. Но я верю в то, что ты мог обосраться.

Симпсон смотрел на свои руки. Он не принимал участия в общем веселье.

— Послушай, Симпсон, давай не переходить наличности. Я по крайней мере рассказал историю. Почему бы тебе не продолжить? Ты, верно, насмотрелся всякого в Ираке и Боснии.

— Не хочу говорить об этих странах. Но если вам угодно услышать рассказ о привидениях, у меня он есть.

Нэш преподнес свою историю в стиле репортажа. Однако вид у него при этом был такой, будто он не совсем понимает, о чем идет речь. Симпсон вел себя совершенно иначе. Он говорил тихим голосом, порой даже бормотал, как бы обращаясь к самому себе. Иногда замолкал на несколько секунд, будто прислушиваясь к кому-то, чьи слова должен повторять.

— В детстве нас с сестрой часто посылали на лето к нашим родственникам Фитцуильямсам в Ирландию. Они содержали большой дом в Донеголе — настоящий особняк, но очень запущенный. Одно крыло было абсолютно необитаемым: дыры в крыше, внутри по стенам разросся плющ. Словом, все там загнивало и приходило в упадок. Нам дом, разумеется, очень нравился. У Фитцуильямсов было, кажется, девять детей и все озорники. Формально за ребятами присматривала одна женщина по имени Бриджит. Она время от времени лупила их, таскала за волосы и читала нравоучения, но, разумеется, не могла справиться с такой оравой.

Тетя Кони и дядя Рой постоянно куда-то уезжали. Они жили то в Дублине, то в Лондоне. Мы пребывали в раю. Вот только Бриджит плохо готовила и кормила нас исключительно вареной картошкой и капустой.

Старшим двоюродным братом был Патрик. На пять или шесть лет старше меня. Тогда он казался мне взрослым мужчиной. Кэролайн, моя сестра, влюбилась в него. Мне кажется, через несколько лет они… ладно, проехали, семейный секрет. Помню еще двух девчонок — Аннабель и Клару. Аннабель — очень толстая, неуклюжая, рассудительная и страшненькая. Клара казалась мне чрезвычайно умной и красивой. Я романтически мечтал о ней в свои девять лет. Самыми близкими друзьями я считал Чарлза и Миранду. Чарлз постоянно находился в движении: лазал по деревьям, прыгал, бегал, дрался. Миранда — полная противоположность. Тихая девочка. Она умела играть на расстроенном пианино и петь. По сей день эта немецкая вещица «Für Elise» звучит в моих ушах довольно странно. Ну, бегали с нами еще совсем малыши, которых мы практически не замечали. Теперь они все сливаются у меня в одно большое пятно. Вижу только рыжие волосы и поцарапанные коленки.

Большую часть времени мы слонялись по дому, играли в прятки в саду, карабкались на деревья, рвали яблоки, крыжовник и красную смородину. Возле дороги стоял магазин, где продавались конфеты. Я покупал угощение для всех, потому что у детей Фитцуильямсов никогда не водилось денег.

По воскресеньям Бриджит заставляла нас ходить в ирландскую церковь. Сама посещала католический костел. Она драила своих подопечных мылом с карболкой и провожала до самого входа в часовню. Мы считали этот день самым худшим в неделе. Кроме нас, в церквушке находились только священник, четыре престарелых леди да безумный солдат с большим зобом. Говорят, от скуки можно умереть, но тогда мне казалось, что я просто вот-вот превращусь в камень. После окончания службы мы всей толпой как сумасшедшие неслись на улицу. Потом с гиканьем и улюлюканьем бежали по полю, преследуя овец, лихо перепрыгивая через ручьи и преодолевая заборы. Бриджит пыталась угнаться за нами, размахивая палкой и грозя проучить, как только догонит.

Обычно по воскресеньям после полудня мы шли к морю. До побережья не менее часа ходу. Сначала через поле, а затем вдоль прибрежных скал. Туда-то мы добирались быстро, но обратно тащились целую вечность. Усталые и мокрые, зная, что на ужин опять будет все та же вареная картошка. Бриджит не хотела пускать нас к морю, но ничего не могла с нами поделать. Она велела старшим присматривать за младшими и порой плакала, когда мы отправлялись в путь. А мы смеялись над ней.