Вера Каспари - Воскресшая жертва

— Значит, он должен быть интересен, — сказала я. — Все эти годы, что я тебя знаю, я никогда не замечала, чтобы ты ужинал с глупыми людьми.

— Милое дитя, ты всегда оправдываешь свой плохой вкус, не так ли? — Уолдо засмеялся. — Я провел с этим парнем несколько часов, значит, он стал за это время умным и проницательным человеком.

— Он гораздо умнее, чем большинство людей, которые толпятся вокруг и называют себя интеллектуалами.

— Какой же ты становишься твердолобой, когда начинаешь проявлять интерес к мужчине! Хорошо, если хочешь, сознаюсь, что испытывал кое-какой ничтожный интерес к этому парню. Хотя должен признаться, мое любопытство было вызвано тем, что он стал демонстрировать свою любовь к тебе.

— Ко мне?

— Не волнуйся, моя птичка. Ты же была мертва. В его безответной страсти было своеобразное благородство. Он не мог воспользоваться тобой, не мог соблазнить тебя, ты была недосягаема и поэтому желанна, но за пределами всех желаний.

— Уолдо, как ты умеешь все переиначить! Ты не понимаешь Марка. В нем что-то есть, — настаивала я, — что-то от жизни. Если бы он был вовлечен в неудачный роман, то ни в коем случае не был бы так рад моему возвращению.

— Это все трюки.

— Ты и твои слова, — сказала я. — У тебя всегда наготове слова, но они не всегда имеют смысл.

— Этот человек шотландец, дорогая, он так же скуп на чувства, как и на шиллинги. Ты когда-нибудь анализировала эту особую форму романтики, объектом которой становятся мертвые, потерянные, обреченные? Мэри дикого Мура и дорогая Алиса с ее каштановыми волосами — эти героини либо мертвы, либо больны туберкулезом. Смерть — лейтмотив всех их любовных песен. Самое удобное объяснение скудости их страсти по отношению к живым женщинам. Будущее Марка разворачивается, как на экране. — Уолдо как бы развернул свиток этого будущего своей пухлой рукой. — Я вижу, как он романтизирует свою трагедию, призывая бедных обманутых женщин вздыхать вместе с ним по его умершей любви.

— Но он был рад, рад, когда я появилась живая. Он по-особому был рад, как будто, — я смело подбирала слова, — как будто он ждал меня.

— Ах! — произнес Уолдо. — Когда ты появилась живая! — Его голос задрожал. — Когда Лора стала реальной и досягаемой, обнаружилась другая сторона его чувства. Исконная скупость, потребность извлекать выгоду из живой Лоры.

— Ты что же, полагаешь, что его доброта и искренность — это все уловки для того, чтобы добиться признания? Это же глупо, — сказала я.

— Если бы он хотел заполучить только признание, дело было бы проще. Но обрати внимание на противоречивость ситуации. Компенсация и признание, Лора. Ты стала реальностью, ты стала досягаема для мужчины, ты женщина особого типа, изысканная, утонченная, явно выше его, и его обуяла потребность овладеть тобой. Овладеть и отомстить, разрушить.

Он сел на кушетку, балансируя своей толстой ягодицей на ее краю и держась при этом за мою руку как за опору.

— Ты знаешь, какие слова Марк употребляет применительно к женщинам? Куколки. Дамочки. — Он произнес эти слова, прищелкивая, как телеграфный аппарат, который выдает свои точки и тире. — Какие еще доказательства мужской вульгарности и высокомерия тебе необходимы? На Вашингтон-Хейтс живет куколка, которая выцарапала у него лису в подарок, выцарапала — его собственные слова. Есть еще дама в Лонг-Айленде, по поводу которой он хвастался, что оставил ее после того, как она верно прождала его несколько лет.

— Я не верю ни единому слову.

— Вспомни о списке твоих поклонников, дорогая. Вспомни прошлое, — сказал Уолдо. — Твоя самозащита всегда так серьезна, ты краснеешь все так же очаровательно и упрекаешь меня в нетерпимости.

Я различила на ковре тени. В голове промелькнула череда тех моих друзей и любовников, мужские достоинства которых сокращались по мере того, как Уолдо критически демонстрировал мне их слабости. Я вспомнила его смех, отеческий и снисходительный, когда он в первый раз повел меня в театр, и я восторгалась плохой игрой красивого актера.

— Надеюсь, не слишком бестактно с моей стороны упомянуть имя Шелби Карпентера. Сколько оскорблений я вынес, потому что не сумел распознать его мужские достоинства, цельность его характера, скрытую силу этого галантного дурачка! Я развлекал тебя, позволял купаться в самообмане, потому что знал, что в конце концов ты сама это обнаружишь. Посмотри, что мы имеем сегодня, — развел он руками, демонстрируя жалкое настоящее.