Димитрис Раванис-Рендис - Современный греческий детектив

— Ты что-то сказал?

— Я выдал метеорологическую справку: будет дождь.

— Да брось ты!

— Почему? Ты что, возражаешь?

Я громко захохотал.

— Слушай, с чего это вдруг тебе такое в голову взбрело? Жарит как в печке, с ума можно сойти! Облака на небо если и набегают, то совсем легкие, прозрачные, как женское нейлоновое белье. Разве из таких дождь пойдет?

Менеджер махнул рукой. Сначала я подумал, что он отгоняет муху. Но никакой мухи не было — стало быть, он просто отмахнулся от меня.

— Ну и духота! — сердито заговорил он. — Заметьте: середина сентября, для этого времени такая духота — явление совершенно противоестественное. Верно?

— Менеджер абсолютно прав, — сказал парень из кафе «Спорт». — Не сочтите за дерзость, но я тоже считаю, что эта духота не к добру. Мне кажется, ливня не миновать…

— Два — один! — воскликнул я. — Ваша взяла!

Все время идем со скоростью сто десять. Курю и размышляю над формулой, услышанной от шефа: «Кто не с нами, тот против нас». Режим — это демаркационная линия. По одну сторону приверженцы режима, по другую — противники. Как два противоположных берега, а между ними — пропасть.

— Если нам не повезет, — сказал Менеджер, — я хочу сказать: если пойдет дождь, то мы наверняка опоздаем.

— А я все думаю об этой жаре. Не нравится мне она. Коварная жара! Наверняка дело кончится хорошим ливнем.

— Если начнется гроза, на шоссе все пойдет вкривь и вкось! Еще один затор — и мы потеряем уйму драгоценного времени. Ведь, чтобы случайно не задеть кого-нибудь, нам придется сбавить скорость.

— Это точно, — согласился я. — В дождь сто десять уже не выжмешь.

Менеджер поправил кепку, то и дело сползавшую ему на глаза, и низко склонился над рулем. Можно подумать, будто в жизни у него ничего больше не было, кроме этой дороги. Но иначе и нельзя при таком-то движении.

У парня, сидящего между нами, было такое отсутствующее выражение лица, словно ему вкололи транквилизатор. Может, он просто дремлет и потому так расслабился, даже правый глаз прикрыл.

С того самого момента, как закрутилась следственная машина, парень автоматически очутился на противоположном берегу. Он не смог доказать, что он сторонник режима. Да, не смог. Значит, он против. Он враг режима, а следовательно, и мой враг…

— Только дождя нам не хватало, — заметил парень, посмотрев сначала на меня, потом на Менеджера. — Шоссе станет скользким, как лед.

— Я весь взмок, — пожаловался Менеджер.

— А у меня, — сказал я, — рубашка прилипла к спине, словно лейкопластырь, а резинка трусов так и врезается в тело — хоть вой!

— Да, и руки липкие, будто их жиром смазали, — заметил парень.

Я представил, как он поднимает правую, а может, левую руку и говорит шефу: «Я человек лояльный». Все они с этого начинают. Во всяком случае, большинство из них на первом допросе в службе безопасности только и делают, что твердят: «Я человек лояльный». Прикидываются невинными младенцами, будто не понимают, что «лояльность» ровным счетом ничего не значит. «Лояльность», как правило, оборачивается против тебя самого. Давно пора издать закон против всех этих «лояльных граждан», не способных привести конкретных доказательств своей верности режиму и примеров своей созидательной деятельности на благо режима. Да, этот закон должен предусматривать наказание за оправдательные аргументы вроде «Я человек лояльный», потому что лиц, довольствующихся безучастным созерцанием происходящего, надо просто поставить вне закона, и все.

На 133-м километре Национальной-40 Менеджер опять достал жвачку и предложил нам. Я охотно взял. Меня давно мучила жажда, во рту пересохло, и я уже подумывал попросить у него пластинку, но он меня опередил. А вот парень на этот раз отказался.

— Нет, спасибо! Вы уж не обижайтесь. В прошлый раз она прилипла к предпоследнему зубу наверху, с правой стороны. А он меня…

— …беспокоит, и когда в дупло попадает холодная вода или пища, то ты лезешь на стенку от боли, — закончил Менеджер. — Помню-помню. Слышал, как ты откровенничал с моим коллегой!

Впервые я увидел шефа семь лет назад. Тогда меня только-только взяли в службу безопасности на испытательный срок, а уже через пять месяцев зачислили в штат следователем. Рекордный срок! Обычно в штат переводят года через три. В приказе из Центра о моем утверждении я с гордостью прочел: «Принимая во внимание исключительные способности и рвение, проявленные во время испытательного срока, а также беззаветную преданность режиму…» Так вот, о шефе: с первой же встречи я понял, какая это незаурядная личность, и с тех пор его влияние стало для меня определяющим. Я даже перенял у шефа логику мышления.