Алекс Норк - Ноль часов по московскому времени. Новелла I

Здесь самое время остановиться для комментариев.

Первое. Обратите внимание, как точно и абсолютно убедительно адвокат разъясняет присяжным их роль, положение между защитой и обвинением. Это не общие слова об «объективности», что бубнят сейчас в России (когда присяжные к суду вообще допускаются), нет — это исчерпывающая юридическая и психологическая установка, которую, слово в слово, нужно включать в современные учебники для юристов.

Второе, что привлекает внимание. Беззаконные следственные приемы (хотя и без бутылок людям в задний проход) являлись социально-историческим атавизмом уже в те времена, сыгравшим, среди прочих пренебрежений к человеку, злосчастную роль в революции и гражданской войне. Человек, воспринимающий унижение в качестве нормы, не видит ничего неестественного в применении того же самого при изменившихся уже в его пользу обстоятельствах. Но революции в конце 1918-19 гг. произошли в Германии и на территориях Австро-Венгрии, а годом позже в Италии, однако чего-то близкого к нашему массовому братоубийству и издевательствам там рядом не было. Причина простая: элементарная правовая защита граждан работала у них уже как минимум в течение трех поколений, а собственные защищенные права побуждают воспринимать ценностью «права вообще». И наконец: даже проживающие среди нормальных людей собаки обижаются на вдруг случившуюся к ним несправедливость, забитые — ни на что не обижаются, но разве не мерзавцы поступают с ними таким образом?

Однако есть еще и очень важное третье. А именно: «и прокурор вознегодовал … он запротоколил это показание свидетелей … и он возмущался насилием над личностью, над человеческим достоинством, над свободою». Вот так, «запротоколил» означает начало расследований прокуратурой незаконных методов следствия. И тем не менее — скоро гражданская война в самых бесчеловечных формах. Для примера: в американской гражданской войне 1861-65 гг. Севера-Юга погибло 600 тыс. человек — было за что потом сводить счеты. Но командующего южанами генерала Ли после поражения отправили, без всякой мести, в свое имение. Однако в нашем святоотечестве месть и злоба остаются социальными инструментами первой необходимости, а представить сейчас российского прокурора, возмущенного «методами следствия», слишком трудно. Так в какой же мы сейчас исторической точке относительно себя самих — позади дореволюционной России? И что кроет себя за ближайшим историческим поворотом?.. Слишком частный пример для таких волнующих обобщений — кто-то хочет сказать? Ну-ну.

Продолжение речи.

В дело правосудия замешалась газетная суета, загадочным убийством занялись в своих интересах газетчики и репортеры… и — этого конечно, отрицать мы не станем — кроме газетных работников делом Бейлиса заинтересовались евреи.

Еще бы! Как евреям не заинтересоваться, гг. судьи, когда обвинение ставится так, как оно было поставлено? Евреи, говорит обвинение, убивают христианских детей; пусть это делают изуверы, но они все-таки это делают, на основании веры, на основании книг. Как же к такому обвинению может остаться равнодушным какой-бы то ни было еврей? Нам здесь не раз говорили: посмотрите, когда еврея обвиняют, все еврейство, как один человек, подымается, а мы, русские, православные, если у нас есть изуверы, за них не вступаемся!

Да, господа, когда мы сами русские, православные, когда мы сами, не обвиняя нашу веру, обвиняем того, кто ее изуверно толкует, чего же нам волноваться? Мы сами себе судьи, сами себя очищаем. А здесь мы, христиане, их книги порочим, их веру расследуем, мы про них говорим, что они христиан за людей не считают, что их дети горделиво смеются над христианскими детьми, а все евреи будут молчать, это их не касается! Да подумайте на минуту, что если бы мы, православные, в чужой стране, в каком-нибудь Китае, если бы мы там вдруг со стороны китайцев подверглись обвинению в том, что наша вера, наше Евангелие учит употреблять китайскую кровь, если бы там начались такие процессы, разве мы, православные, не почувствовали бы себя задетыми, разве мы бы не сказали, что это навет против нас, и как бы нам ни говорили, что подозревают одних изуверов, мы бы поняли, что задели всех нас, что мы все должны помочь оправдаться тому, кого заподозрили. И если бы мы этого не поняли и спокойно сказали бы, что это нас не касается, это было бы стыдно для нас.

Итак, нет ничего страшного и подозрительного в том, что были начаты частные расследования либо газетными работниками, которые искали в том своей выгоды и интереса, либо евреями, которые справедливо поняли, что дело касается их всех одинаково.