Аркадий Вайнер - Без компромиссов - Гонки по вертикали. Я, следователь… (сборник)

Мы вышли на улицу. Снег уже весь растаял, только грязь хлюпала под ногами и моросил мелкий дождь. Сегодня надо было побывать еще в шести кафе. Рядом с нашей «Волгой» на стоянке стояла точно такого же цвета машина. Я еще присматривался к номеру, отыскивая нашу. И тут в мозгу ослепительно, как магний, полыхнуло: ведь номер «Волги», украденной у Рабаева, – ГХ 34-52. А Косов купил машину ГФ 89-35?..

ТЕЛЕГРАММА

Госавтоинспекции гор. Тбилиси

Прошу проверить судьбу автомашины госзнак ГФ 89-35 тчк Результаты сообщите Рижскую гормилицию тчк

Следователь

И на следующий вечер мы ездили по всем кафе Юрмалы и искали Ванду. У меня был с собой длинный список этих кафе, составленный Круминем, и я по очереди вычеркивал из него те, где мы побывали.

Когда мы ехали в Дзинтари, Элга сказала:

– А вы не хотите написать своей жене письмо? Знаете, такое, чтобы за душу брало...

Я усмехнулся и покачал головой:

– Я так не умею. Чтобы за душу брало. Да и вообще словами ничего тут не скажешь.

– А вы считаете, что она не права?

– Нет. Права.

– Значит, вы сами виноваты?

– Нет. В жизни, Элга, все сложнее.

– Ненавижу, когда говорят эти мерзкие взрослые слова «все сложнее», «не поле перейти», «ты этого не поймешь»...

Я засмеялся:

– А что делать? Действительно, все гораздо сложнее. Я вам постараюсь объяснить это, хотя не уверен, что получится. Моя жена – врач-онколог. Как-то я прочитал ее научную статью и нашел там такие фразы: «выживаемость облученных больных», «полупериод жизни пациентов» и всякую другую подобную петрушку. Жизнь и смерть в клинике – это в первую очередь работа. Научный поиск, победы, неудачи, методики лечения, диагностика – там все, чтобы через смерть утвердить жизнь. И приходят к ним тяжелобольные, зачастую обреченные люди, которые если не в клинике, то у себя дома все равно умрут. Поэтому там и смерть не такая бессмысленно-жестокая, не такая трагичная и нелепая, как та смерть, с которой приходится встречаться мне. Ведь у них и смерть когда-нибудь даст жизнь многим. А моя работа никого к жизни не вернет. Я только обязан не допустить новую смерть.

Я замолчал. Щетки на стекле с тихим стуком разбрасывали брызги, лучи фар шарили по мокрому черному шоссе.

– Ну?.. – сказала Элга.

– Баранки гну! – сказал я. – Вот Наташа и не понимает, как из-за такой малости можно неделями не бывать дома, приезжать на рассвете и в отпуске бывать только порознь...

– Но ведь это же совсем не мало – сторожить смерть! – тихо сказала Элга.

Я посмотрел на нее и подмигнул:

– Элга, веселее! Своей выспренностью я вверг вас в возвышенно-трагический тон. Я не смерть, я живых стерегу от смерти. Вот какой я стерегущий.

Она долго смотрела в ночь перед собой, потом сказала:

– Бросьте фанфаронить! Вам сейчас совсем не весело, и совсем вы не такой гусар, каким хотите казаться. И вообще все это, наверное, очень трудно...

Я промолчал. Элга сказала:

– А ведь когда-то всех преступников ликвидируют и вы останетесь без работы. Что будете делать?

– Вступлю в садовый кооператив, выращу сад и буду продавать на рынке яблоки.

Элга засмеялась:

– Но ведь это, наверное, не скоро будет.

– Почему же? Один друг сказал мне как-то: «Мир разумен и добр».

– Это не ваш друг придумал, – задиристо возразила Элга.

– Да, но он это сказал, когда мы шли брать вооруженного бандита. Я часто вспоминаю его слова и все больше убеждаюсь, что он прав, этот мой друг.

Элга упрямо покачала головой:

– Нет, не скоро еще...

– Ну, конечно, не завтра и не через год, но ведь ликвидируют! Вот, обратите внимание: сейчас почти не встретишь рябого человека. А ведь еще недавно засмеялись бы, скажи кому-нибудь, что рябых не будет. А вот нет! Нет оспы – и нет рябых. И преступников не будет.

Мы возвращались в Ригу около двух часов ночи. Не нашли мы Ванду, и завтра надо будет искать вновь. Элга уснула. Она спала, прижавшись ко мне и положив голову на мое плечо. На поворотах я крутил руль осторожно, чтобы не разбудить ее. Лицо девушки было ясно, улыбчиво. Около дома Элги, рядом с университетом, я затормозил, выключил мотор и долго сидел неподвижно, не решаясь ее будить. Потом она открыла глаза, огляделась и удивленно сказала:

– А я уже дома!

Мы сидели молча, лицо Элги мягко высвечивали крохотные лампочки приборного щитка, и я сказал вдруг:

– Вы хороший человек, Элга...

Она улыбнулась:

– Конечно...

– Только хорошие люди во сне поют и смеются... – сказал я серьезно.