Виктория Платова - Она уже мертва

Произошел несчастный случай. Ужасный несчастный случай. Ваша дочь Белка умерла.

Мама не понимает смысла сказанного, она кричит, чтобы заглушить Чужой Голос, чтобы заставить его замолчать. А потом бессильно повисает на папиных руках, уронив коробку никому теперь не нужного овсяного печенья.

Именно на овсяном печенье Белкино воображение забуксовало, и она расплакалась – так жалко ей стало маму и папу, и маму и отчима Лазаря заодно. Ведь это они летят сейчас в самолете и пытаются убедить себя, что произошла какая-то ошибка, а ошибку всегда можно исправить. Они еще не столкнулись с правдой, с которой столкнулась Белка: свитер, который они везут Лазарю, ему больше не понадобится.

При чем здесь свитер?

Все очень просто – погода испортилась окончательно, в саду не утихает дождь, он начался еще тогда, когда Белка лежала с температурой, и позабыл закончиться, в Крыму еще не было такого беспросветно дождливого августа. Откуда она знает это? От Сережи? От Лёки? Или до нее доносились обрывки чьих-то разговоров во время болезни? – ведь на крошечных железнодорожных станциях из ее видений всегда кто-то находился.

«Анжелика»!

Как она могла забыть о книге, которую Аста – намеренно или случайно – оставила в гамаке? Толстенный том тоже являлся ей, он – непременный участник перронной жизни; он лежал на лавочке, был выставлен в окне вокзальной кассы, его страницами обклеивали колонну, впоследствии обернувшуюся часами. И кажется, за этими часами-колонной стояла сама Анжелика, похожая на Асту и Маш одновременно. Затем обе кузины отлепились друг от друга. Улыбка Маш заняла место на циферблате – сцепленные воедино губы-стрелки: пятнадцать минут четвертого или без пятнадцати девять, не так уж важно для поезда, который никогда не останавливается. А хвост русалки-оборотня Асты языком повис внутри станционного колокола. Молчаливый рыбий хвост сводит всю деятельность колокола к нулю, но это не так уж важно для поезда, который никогда не останавливается.

А Анжелика растаяла в воздухе.

Или просто вернулась в беседку – что, если она до сих пор прячется там от дождя, никому не нужная? Белка должна немедленно спасти Анжелику!..

Наверное, дело было вовсе не в книжке, а в том, что оставаться одной в шкиперской невыносимо. По дороге в сад Белка может встретить маленькую Тату и порасспросить ее о Моби Дике. Или поболтать с Шилом – несмотря на внезапно вспыхнувшую страсть к содержимому кобуры участкового Карр-рпенкоу, он – забавный мальчишка. Смешной.

Белка выскользнула из шкиперской, спустилась по лестнице и ненадолго задержалась в гостиной: дверь на половину Парвати была плотно прикрыта, а по стенам струились тени от дождевых нитей – они сплетались и расплетались, и от этого казалось, что вся комната пришла в движение. Белка даже почувствовала легкий приступ тошноты, которая случается при морской болезни. И на секунду представила себя пленницей корабля, идущего неведомо куда.

Но она не пленница, нет!

Сейчас она выйдет на веранду, пробежит по вымощенной камнями тропинке прямиком к гамаку и…

– Привет! – сказал Миш.

– Привет! – сказала Маш. – Привет, врунишка!

Спасительная входная дверь, до которой еще секунду назад было рукой подать, отдалилась на множество морских миль: покрыть их можно лишь с помощью дельфинов или кита по имени Моби Дик. Спасительная лестница воздушным змеем взмыла куда-то в небо, – а все потому, что воздушным змеем управлял Миш, а дельфинами и Моби Диком – Маш, это они отрезали Белке все пути к бегству. И теперь подталкивали ее к сумрачной кухне, в дальнем углу которой находился еще более сумрачный вход в подвал. Именно о подвале подумала сейчас Белка: но не как о месте, где хранятся совершенно безобидные банки с вареньем и вино «Изабелла», а как о месте, где есть множество укромных уголков, готовых сожрать ее с потрохами. Они – вечно голодные, эти уголки, они рады любому угощению и переваривают свою жертву годами – вплоть до того момента, когда она из девочки не превратится в сморщенный стручок красного перца. И займет свое место в связке на стене. А Парвати рано или поздно снимет стручок, бывший когда-то ее не самой любимой внучкой. И, так ничего и не заподозрив, бросит в суп, – и Белка исчезнет окончательно.

– Это ведь она, Миккель, – улыбка Маш не предвещала ничего хорошего.

– Точно, – осклабился Миш.

– Ты ведь узнал ее?

– Ага.

– И как же ты узнал ее?

– Ну… Это было несложно.