Виктория Платова - Она уже мертва

Не хуже и не лучше. Ровно такой. Жертвы и их мучители уравнялись, и Лёку жаль не меньше, чем загубленную им Асту, да и ко всем остальным – живым, мертвым, безнадежно запутавшимся – Белка испытывает сострадание. Даже к Тате.

– …Вернее, то, что осталось от Асты. Кости. Их обнаружили двое рабочих, которые строили туннель между домами. Договориться, чтобы они держали рот на замке, не составило труда.

– Заплатила им за молчание?

– Да. Намного меньше, чем это молчание стоило на самом деле. Они были приезжими, от местных я бы не отделалась так легко.

– И ты сразу поняла… что это Аста?

– Кое-какие детали. Истлевшее платье. Босоножки сохранились лучше. Масса ремешков, высокие каблуки. Ты должна помнить их. Ты помнишь?

– Нет.

Из всех обитателей дождливого августа Белка явственно помнит лишь Сережу.

– Дурачок помог мне перезахоронить останки. Воскресить Асту в его памяти не удалось, но зато удалось воскресить мать, которую он никогда не видел. Не помнил. Так же, как и ты не помнишь босоножки. Но он очень хотел вспомнить. Он хотел этого всегда. Оттого и придумал бред с часами. Чтобы время пошло вспять. И она ожила бы. И пришла к нему.

Тот, кто поселился в Белкиной голове, снова здесь! Какое облегчение! Он не ушел домой, в свою утлую квартирку, где из мебели только диван и продавленное кресло. Да еще старый корабельный фонарь и пыльная коллекция насекомых, висящая над диваном. Может быть, это чей-то подарок. А может, и нет. Нет. Это точно не подарок. Это вещдок, который фигурировал в одном нашумевшем преступлении. Резонансном деле. Тот, кто поселился в Белкиной голове, приложил немало усилий, чтобы преступление было раскрыто. Тот, кто поселился в Белкиной голове, – неплохой аналитик. И внезапные озарения посещают его чаще, чем всех остальных аналитиков. И оперов со стажем. И даже начальника отдела.

– Время, идущее вспять, – совсем не бред, Тата.

– Тебе хотелось бы что-то изменить в прошлом?

– Может быть.

– А может, и нет? – непонятно, то ли маленькая художница подмигивает ей, то ли по-особенному морщится.

– Просто хочу, чтобы они снова стали детьми, – Белкин взгляд рассеянно скользит по лодочкам с мертвецами.

– Мертвые дети не слишком отличаются от мертвых взрослых.

– Хочу, чтобы они стали живыми детьми.

– Нет. Живые – это вовсе не то, что мне нужно. Пусть все остается так, как есть. Не хочешь услышать историю, как мне удалось выкурить из норы раскаявшегося сына?

Тот, кто поселился в Белкиной голове, быстро-быстро кивает головой: соглашайся!

– И как?

– Я стала его матерью. Не настоящей, понятно. Всего-то и понадобилось, что покорпеть над дневниками. Написать новые, не слишком отличные от старых. По количеству картинок. Но с другим содержанием. Я ведь хорошая художница.

– Иллюстратор детских книг. Я помню. Да.

– Идея принадлежала Сереже. Даже не идея… Тень идеи, намек на нее. А я всего лишь углубила ее. Довела до совершенства. До логического конца. Сереже было важно узнать, что произошло двадцать лет назад. Но он вряд ли справился бы без меня. Мне удалось.

– И что же было в тех дневниках? Которые ты подделала?

– Ничего особенного. Рисунки. Просьбы. Приветы издалека. Обещание вернуться. Ведь зимм-мам всегда возвращается.

– Значит, это…

– Это я. Инга – зимняя, Инга – мама. Зимм-мам.

Белке становится холодно. Зимм-мам и впрямь возвращается. Зима.

– Жаль, Сережа не увидел нашего триумфа.

– Почему?

– Он уехал. В очередной раз. Он редко появлялся. Да и я провела здесь не так уж много времени. Но его хватило, чтобы выманить из норы не серийного убийцу, а раскаявшегося сына.

– А если бы оказалось наоборот? Ты рисковала.

– Мне нравится, когда адреналин зашкаливает. Ровно так, как сейчас. Как было час назад. Когда я ухлопала всех поодиночке, в разных комнатах, в разных частях дома.

– А… младшие?

– Нет-нет, доверить клиническим идиотам самую важную часть плана я не могла. Они всего лишь отвлекали внимание. Усыпляли бдительность, заговаривали…

– Заговаривали до смерти, – эхом откликается Белка.

– А ты в это время бродила внизу и ничего-ничего не подозревала. И те, кого пришлось убить, ничего не подозревали. Даже Шило не сообразил, что происходит. А он был умным парнем.

– Да. Он был не дурак. А если бы я поднялась?

– Ты не поднялась. Ты сделала ровно то, что и должна была сделать. И все время делала. Ты купилась на открытку. И купилась на шахматы. И на иероглифы на бамбуке.