Андрей Молчанов - Кто ответит?

— Прощай, Леша. Если ты переселился в данную оболочку из флибустьера, то в следующей жизни быть тебе космическим пиратом. Каким бы лучезарным ни явилось будущее. По крайней мере место нам в нем найдется. Тебе уж точно. Волк нужен стаду, он его санитар.

— Для выездной сессии это законспектируй, — буркнул Матерый. — Как обоснование высшей меры. Особый цинизм, скажет прокурор, ярая антиобщественная позиция, гнилая философия подсудимого дает мне полное право просить… И так далее. Ну, пока!

С утра состоялся неприятный разговор с шефом, которому, видимо, накрутили хвост наверху. Шеф упрекал в медлительности, отсутствии решимости, говорил, что с Коржиковым пора кончать, и вообще выражал недоумение вялым ведением следственных и оперативных действий. Я выслушивал его хладнокровно, не перебивая. Шеф был не прав он оперировал категориями топорными, сугубо административными, а у меня имелись серьезные контрдоводы, способные привести его в чувство… И я знал фразу, которую выскажу шефу, когда он закончит свои комментарии и наставления. «Ваши пожелания, — скажу я, — играют на руку преступникам». Ох, и оторопеет шеф… Пауза повиснет, первое недоумение в глазах начальства сменится откровенным гневом, а тут я и выложу последние новости.

Но покуда сладостный момент моего триумфа еще не приблизился. Покуда журчала нотация, долгая, нудная, однако дающая мне время еще и еще раз взвесить все «за» и «против».

На днях выявился источник, откуда нумерованные покрышки от шасси «Ту-154» поступили в пользование браконьерам. Встретился я с ответственным хозяйственником одного из столичных аэропортов, который не колеблясь признал: дескать, да, было славное дело — отдали некоему лицу эту резину, однако согласно распоряжению свыше. Устному, увы, распоряжению, но свидетели имеются. Распоряжался же сам Петр Сергеевич, сказав: подъедет от меня человек, которому вы обязаны помочь. В интересах, безусловно, народного хозяйства. Авиация же, добавил хозяйственник, как армия: приказано — закон!

Я, не вступая в спор относительно закона, предъявил хозяйственнику фоторобот блондина, выходившего на связь с должностным лицом в Баку.

— Он! — воскликнул хозяйственник. И спросил затем доверительно: — Мазурик, да?

На прием к Петру Сергеевичу пришлось пробиваться через заслон многочисленных помощников, секретарш, но в итоге рандеву состоялось. Смотрел на меня Петр Сергеевич как на нечто назойливое, мелкое, комарику подобное; указание свое насчет покрышек поначалу не припомнил, но, ознакомившись с показаниями подчиненных, память свою без охоты, но пробудил: да, согласился, просили негодные шасси из некоего учреждения, занимающегося рыбным хозяйством. То ли для ремонта судов, то ли…

— Списанные, негодные шасси, — уточнял он, увлекаясь идеей и экспромтом обогащая ее. — Я… что же? Вник. Возможно, позвонил.

— Позвонили, — уверил я. — И приказали выдать дорогостоящие детали. Без ссылок на их годность или негодность.

— Помилуйте, зачем рыбному хозяйству новые шасси? — заулыбался Петр Сергеевич. — Кстати, — прибавил, внезапно посуровев, — могу дать объяснение вашему начальству… На любом уровне…

— Вашу инициативу ограничить не вправе, — ответил я и, плюнув на весьма вероятные неприятности, вытащил из портфеля бланк протокола допроса.

Бланк произвел на Петра Сергеевича впечатление убийственное. Я даже не ожидал… В ход пошли какие-то невнятные слова, заверения, растерянные угрозы и посулы… Затем, столь странно преобразившись, Петр Сергеевич начал категорически придерживаться версии о негодных шасси и об угодливых подчиненных, совершивших преступление. Выяснился и непосредственный заказчик шасси: некто Ярославцев, консультант одного из министерств, судя по характеристике Петра Сергеевича, человек весьма пробивной и значимый во многих сферах, включая юридическую…

Предъявленный фоторобот блондина Петр Сергеевич не опознал.

— Да он же, Ярославцев, меня вскользь попросил… — твердил он, бредя за мной к выходу из кабинета. — Вскользь… А подчиненные просто неправильно поняли, я разберусь…

— Петр Сергеевич! — Я резко обернулся к нему. — Могу дать вам очень добрый совет. Очень добрый…

— Да-да?

— Петр Сергеевич! Главное сейчас, чтобы некто Ярославцев ничего… вы понимаете… ничего из нашего с вами разговора для себя не вынес…

— То есть… могила! — Заверяюще прижались руки к груди. — Абсолютно!