Алексей Макеев - Портрет смерти. Холст, кровь

– Держите, – старик сунул спутанный моток веревки. – Заберетесь на стену, привяжете к верхней перекладине эту веревку и сбросите вниз. По ней спуститесь к Эндерсам. А я попридержу лестницу, чтобы она не сыграла вслед за вами…

Я почувствовал резкий страх, когда мы прислонили раздвижную беду к стене и не осталось никаких причин, чтобы не начать восхождение. Я замешкался.

– Боитесь, молодой человек? – справедливо оценил мое состояние Липке.

– Боюсь, господин Липке, – признался я. – Но выбор небольшой. Распутать дело, сесть с коллегой в испанскую тюрьму или обрить головы и уйти скитальцами в Центральную Кордильеру.

– Оставьте хоть свою коллегу. Она будет болеть за вас…

– С превеликим бы удовольствием, господин Липке. Но спросите мою коллегу, хочет ли она остаться?

Варвара возмущенно запыхтела. Липке засмеялся тоненьким смехом.

– Вы, русские, странный народ. Долго запрягаете, наивно даете себя втянуть в дерьмо, но, когда вас обкладывают со всех сторон, вы как звери…

– Вы так прекрасно ориентируетесь в особенностях русского характера, – похвалил я. – Можно напоследок нескромный вопрос, господин Липке? Вы кем работали в годы Второй мировой войны?

– В годы какой… войны? – растерялся Липке.

– Второй мировой, – повторил я. – Той самой, в которой участвовало большое количество стран и большое количество жертв.

– А, вы об этом… – сильно удивился старик. – Странно, что вы об этом спросили, это было так давно… Я работал в уголовной полиции Берлина, молодой человек. До сорок третьего года – старшим инспектором, после сорок третьего – начальником следственного отдела центрального округа. Самый молодой начальник в центральном округе… Мой отдел находился в зоне оккупации войск Эйзенхауэра, и после смены власти в Берлине в отделе практически ничего не изменилось. Мы ловили уголовников, спекулянтов продовольствием, мародеров, убийц мирных немецких граждан… в том числе нередко – советских солдат. Вы не представляете, как они зверствовали. И сорок лет после войны… – старик тяжело вздохнул, – тянул этот воз. Я вышел на пенсию в 62 года, у вас в России как раз началась перестройка, а сейчас мне восемьдесят девять. Это дом принадлежал моему сыну, к несчастью, пришлось пережить его смерть, которая была настолько глупой…

– Подождите, – растерялась Варвара. – Вы хотите сказать, что вы не работали… м-м…

– Нацистским преступником, – подсказал я.

– Кем? – поразился старик. Помолчал и вдруг расхохотался. – Да боже упаси, с чего вы взяли? Моя биография прозрачна и невинна… ну, почти. Мелкие грешки, а у кого их нет? Недолюбливал наци, не увлекался политикой, занимался исключительно сыском. Кто вам сморозил такую глупость?

– Простите, – буркнул я. – Дворник Энрико.

Старик совсем развеселился.

– Нашли кого слушать. Дворник Энрико… Да он меня терпеть не может. Ума не приложу почему. Но это не мешает ему частенько прохлаждаться у моей калитки и болтать на разные темы… Ох, Энрико, ну, поговорим мы с тобой завтра… – странная тема старика, скорее, позабавила, чем расстроила. – И чем же я занимался, по его мнению? Сжигал из огнеметов мирные деревни в Белоруссии? Отправлял евреев в газовые камеры?

– Ну, что-то в этом роде, – уклончиво ответил я. – Спасибо за помощь, господин Липке. Очень неловко, мы, пожалуй, полезем. Надеемся, что после прощания с нами вы не пойдете звонить в полицию.

Мы забыли об этом курьезе, едва перебрались на «темную» сторону. Сидели на корточках под стеной, чутко вслушивались. Сигнализацию еще не включили. Я дернул за веревку. Она немного повисела и медленно тронулась обратно: Липке начал оттаскивать лестницу.

– Вперед, дорогая? – прошептал я. – Под бой барабанов?

– Страшно, Андрюша, – призналась Варвара свистящим шепотом. – Никогда еще не было так страшно…

– Не бойся, – успокоил я. – Здесь всего лишь один дьявол и одна дьяволица. Остальные, будем надеяться, не в теме.

– А садовник?

– Да, ты права, этого ксенофоба и социопата стоит остерегаться…

Мы двигались короткими перебежками, прячась за кустами, до рези в глазах всматривались в лютую темень. А между тем закончился дождь, тучи над головой потеряли плотность, уже не текли непрерывными эшелонами, наметились просветы. Глыба дома вырастала между расступающимися деревьями.

– Замри… – стиснула руку Варвара. Я встал, затаив дыхание. Ледяная лихорадка вцепилась в позвоночник. Я ничего не видел.