Евгения Горская - Дар или проклятие

– Ты не считаешь, что нам нужно поговорить? – после небольшого молчания спросил муж.

Трудно сказать, чего Наташа ждала, но почему-то после этих слов ей сразу стало легче, ком, сжавший горло, растаял, и она поняла, что все сделала правильно.

– Не считаю.

Он молчал, и тогда Наташа попросила:

– Витя, ты больше не звони. Это ни к чему не приведет. Не звони, не надо трепать друг другу нервы.

– Ну, как знаешь, – грустно произнес муж, и в трубке послышались короткие гудки.

А ведь Наташа обрадовалась ему утром, неожиданно понял Вершинин. Странно, Вадиму казалось, что он совсем о ней не думает. Тут ему стало так радостно, что он готов был расцеловать полную пожилую монтажницу Галину Сергеевну, которая весь день мельтешила около установки, боясь его недовольства.

– Отлично сделано, Галина Сергеевна, – успокоил ее он.

– Что с тобой, Вадим? – спросила та, внимательно его разглядывая.

– А что?.. – не понял он.

– Какой-то ты чудной сегодня. Не такой, как всегда.

Он пожал плечами, а потом не выдержал и спросил:

– Какой?

– Как будто влюбился. – Она засмеялась, а Вершинин испугался, что Наташа не обрадуется ему вечером, когда он будет ждать ее после работы, и ему уже никогда не будет так радостно, как сейчас.

Он опять пожал плечами и повернулся к надоевшей установке.

Надо было спросить ее телефон и узнать, когда она кончает работать, а он не узнал.

Еще ему очень не нравилось, что Наташа улыбалась кому-то, разговаривая по телефону утром.

Вершинин ждал ее уже давно, часа полтора. Смотрел на вход большого офисного здания, боялся ее пропустить, боялся, что Наташа уже ушла, а он не может ей позвонить, и его очень страшило, что она ему не обрадуется.

А когда наконец увидел ее на ступенях крыльца, так обрадовался сам, что как будто чудом мгновенно оказался перед ней и забыл посмотреть, радуется она ему или нет.

Он улыбнулся и молча пошел к машине, пропустив Наташу чуть вперед, и только когда они уже уселись, сказал:

– Наташ, мы сейчас поедем к тебе, ты соберешь вещи и поживешь у меня. Тебе нельзя оставаться одной. Выясним, кто стрелял, в кого, зачем, тогда вернешься домой.

Наташа хотела сказать, что это глупо, ни на что не похоже, стрелять в нее никто не мог, и она не собирается уезжать из собственной квартиры, но молчала.

За нее никто, никогда и ничего не решал, разве что родители в детстве. С Виктором ей все приходилось решать самой. Куда ехать в отпуск, в какой ресторан пойти пообедать и какую еду заказать. Она решала, куда ехать отдыхать, и Виктор дотошно выяснял, сравнила ли она цены в отелях, и сокрушался, что будет очень жарко. Она выбирала ресторан, и он выяснял, уверена ли она, что их там не отравят. Наташа знала, что спрашивать его, куда поехать и где пообедать, бесполезно, потому что он тут же обижался неизвестно на что и потом долго на нее дулся.

Ему никогда не пришло бы в голову предложить ей уехать из собственной квартиры, пока он не выяснит, кто и зачем стрелял. Он бы у Наташи спрашивал, кто же в нее стрелял и что им теперь в связи с этим делать.

Она молчала, и Вершинин сказал:

– У меня большая квартира, разместимся.

– Нет, Вадим, спасибо. Это невозможно. Я буду жить дома. И не стрелял в меня никто, не придумывайте.

Он вздохнул, и она поняла, что вздохнул неодобрительно. И удивилась тому, что так отлично чувствует его настроение.

Машин, как и утром, было немного, и они небыстро, со скоростью потока, поехали.

Неожиданно Вадим резко остановил свою «Хонду» и подал ее назад, к автобусной остановке, на которой тусовались грязные личности, то ли бомжи, то ли просто законченные алкоголики, смеялись, матерились, передавали друг другу бутылку. Прохожие обходили остановку стороной.

– Это моя мать, – хмуро произнес он, глядя прямо перед собой.

– Что? – не поняла Наташа.

– Там, – он смотрел все так же прямо перед собой, – я ее ненавижу.

Наташа посмотрела на бомжей-алкоголиков и разглядела среди них женщину. Вадим все так же не поворачивал головы и был, казалось, совершенно спокоен, но Наташе, косившейся на его упрямо сжатые губы, вдруг почти до слез захотелось погладить его по коротко стриженным волосам, как маленького.

– Это великий грех.

– Ты веруешь?

– Нет.

– Грех, – согласился он.

«А ведь я знал, что она – моя судьба, – подумал вдруг Вадим, – еще год назад знал, когда впервые увидел… ауру». Ему стало так жаль потраченного впустую года, что он чуть не застонал.