Эдгар Уоллес - У трех дубов

— А что об этом думает ваш отчим?

Прошло некоторое время, прежде чем последовал ответ.

— По-моему, он потерял к этому всякий интерес, поскольку ему стало ясно, что я против этой затеи.

В голосе прозвучала горечь.

Лекс задумался. Он попал под очарование молодой девушки. Два часа показались молодым людям минутами, и Лексингтон выглядел недовольным, когда его брат пожелал всем спокойной ночи.

— Деревенский воздух сделал меня сонным, — сказал он, скрывая зевоту, — пойду спать. А ты, Лекс?

Лекс несколько мгновений колебался, но потом тоже поднялся.

— Зайди в мою комнату, — пригласил Сократ, когда они достигли верхнего коридора, и продолжал: — Да будет тебе известно, что ты превратил Менделя в свирепую кошку.

— Я? — удивленно спросил Лекс.

— Тс-с…

Помещение находилось над жилой комнатой, и снизу к ним доносились звуки разъяренного голоса.

— Этого-то я и опасался, — прошептал Сократ. — Он ругает ее.

— Почему?

— По-видимому, не выносит, когда падчерице оказывают внимание. И ты — не хочу употреблять фраз, взятых из романа, — но ты действительно выглядел влюбленным.

— Разве это плохо? — саркастически спросил Лекс. — Или, может быть, это выглядит неестественным?

Его брат рассмеялся.

— Наоборот, очень естественно. Мне не нравится манера поведения Джона. Другой бы гордился такой дочерью, даже если она его падчерица. Но какой-то страх, которым он одержим, вывел его из равновесия.

— Ты по-прежнему так считаешь?

— Больше, чем когда-либо. Он весь дом оснастил сигнализацией и вообще принял все меры предосторожности для своей безопасности.

— Какие причины для этого?

Сократ пожал плечами.

— Считаю, что неблагоразумно спрашивать человека о причинах его страха.

Из коридора послышались легкие шаги молодой девушки, входящей в свою комнату, затем раздалось тихое топанье слуг, шедших на зов хозяина, чтобы перенести его в постель.

— Спокойной ночи, Джон! — крикнул Сократ.

Ворчливое «спокойной ночи» донеслось через дверь.

— Доброй ночи, мистер Мендель, — присоединился Лексингтон, но ответа не последовало.

Была прекрасная светлая ночь, и долго еще после того, как все замерло в доме, братья сидели у открытого окна и вполголоса беседовали.

— Что это может быть за здание? — неожиданно спросил Сократ, указывая рукой на видимое в лунном свете здание в конце долины.

— Странно, что ты спрашиваешь о единственном здании во всей округе, о котором мне известно. Сегодня после полудня, когда я прогуливался по окрестности, спросил о нем садовника. Он объяснил, что дом принадлежит некому мистеру Джефри, филантропу и отшельнику, который находится в дружеских отношениях с мисс Темальтон, о чем, как я предполагаю, ничего неизвестно ее отчиму. Она… — он не закончил фразу.

В одном из больших окон белого здания блеснул огонь, точнее сказать, оно озарилось необыкновенным светом, который через мгновение погас.

Лексингтон вскочил.

— Что это такое?

Окно снова осветилось и снова погасло. Затем вспышки света последовали одна за другой.

— Мне кажется, кто-то сигнализирует по азбуке Морзе, — ответил брат и прочел по складам: «Иди». Следующую букву не успел расшифровать, и прошло некоторое время, прежде чем он уловил конец послания.

— «Три дуба», — сообщил он. — Итак, «Три дуба». Кто, черт побери, этот таинственный корреспондент?

— Я могу тебе дать три различных объяснений, — сказал Лексингтон. — Вернее всего, что это какой-то бывший военный обучает свою возлюбленную азбуке Морзе.

— Взгляни туда, — взволнованно прошептал Сократ.

Стройная, почти призрачная фигура скользнула в тени деревьев, окружающих дом. Глаза Лексингтона сделались круглыми от удивления, он узнал девушку — это была Молли Темальтон, несшая в руках маленькую сумку.

Она исчезла: братья переглянулись.

— Почему бы ей и не совершать прогулку при лунном свете? — сказал наконец Сократ.

Лекс кивнул.

— Спокойной ночи, старик, — сказал он. — Спи хорошо. Разбуди меня пораньше, если ты не соврал, что собираешься на раннюю прогулку.

Ответ Сократа прозвучал несколько многозначительно:

— Тебе придется еще не это пережить.

И Лексингтон пережил это.

Мокрая губка, которой водили по его лицу, заставила мгновенно оторваться от сна, в котором крадущиеся по лужайке фигуры Джона Менделя и Молли вызывали в нем какую-то смутную, непонятную тревогу.

— Вставай, мой мальчик, — сказал одетый Сократ.