Сергей Сибирцев: Рассказы (-)

Эту как бы немудреную науку (именно науку, не упражнение) я считаю непременным атрибутом настоящего мужественного мальчишки, не пройдя которую, не быть ему настоящим защитником и мужчиной.

* * * * * * *

Вообще, несмотря на начальное интернатское, казарменное, регламентированное воспитание, я рос самым настоящим семейным ребенком, даже точнее - маменькиным, что, разумеется, мало способствовало росту мальчишеского авторитета.

Впрочем, то, что я в душе самый натуральный ранимый маменькин сынок, было моей военной тайной. Потому что настоящему росту способствовало: доблестное непослушание воспиталкам и родные чернильные кулаки.

Но особенный непререкаемый своеобразный авторитет-титул носил тот, кто имел про запас чьи-нибудь более солидные полновесные кулачки: какого-нибудь брата-старшеклассника, четырнадцатилетнего дубину с сальным чубчиком и нагловатенькой физиономией задиры-второгодника и бабника.

Увы, в многоэтажной кирпичной детской казарме я жил и учился совсем одинешенек. Именно так жалостно - одинешенек. Поэтому в первом классе, в первые несемейные ночи я, как самая натуральная слабосильная девчонка, кропил свою новенькую перьевую подушку горчайшими неразделенными сиротскими слезами-лужицами.

Как же мне себя жалко, - притом, что лежал я в компании таких же одиноких, позаброшенных волею судьбы, пацанов (не меньше десятка), так же эпизодически нюнящих и скулящих в собственные малоубитые еще подушки.

Я лежал в теплой спальне, в чистой постели, в малоумятых сатиновых казенных трусах и домашней майке футбольного фасона, лежал такой одинокий, такой несчастный.

А в тетрадке по чистописанию сидел жирный с правильным нажимом, красный и наглый кол - единица!

А в перышки я совсем не научился играть и начисто проигрался, и даже залез в долг, и почти что стал рабом у Юрки Стенькина...

А за это пришлось отдать ему мой личный октябрятский значок, такой кремлевский, рубиново пластмассовый с удивительной фотографией маленького дедушки Ленина!

А мне этот значок мама подарила, и я с такой гордостью носил его. Потому что в точности такого орденского, почти как на главной Спасской башне Кремля, никто из наших мальчишек не носил.

Все носили торжественно врученные интернатские алюминиевые, и у некоторых красные лучи уже облупились, а дурак Стенькин, сам перышком соскоблил всю красную лазурь, и за эту слесарную самодеятельность ему влетело.

И, уткнувшись щекою в подмокшую подушку, я представлял ласковые и гордые, и любимые мамины глаза, когда она прикалывала мне прекрасную звездочку с гимназистом Лениным в окошечке, и приговаривала: какой я совсем взрослый, какой уже самостоятельный!

И после очередного видения родимых глаз, я окончательно утопил свои глаза, вместо того, чтобы горестно таращиться в черноту спальни, и, утопивши, вдруг, самым подлым манером стал видеть приключенческий сон.

Вполне возможно, мои мальчишеские сновидения не покажутся по-настоящему забавными, занимательными, поучительными. Однако уже тогда в почти каждый мой сон попадал замечательный (из любимой книжки или кино) жизненный персонаж, который не давил волю мою мальчишескую своим геройским авторитетом, а наоборот как бы подчеркивал мою значимость в той сновидческой мальчишеской жизни.

А привиделся мне в ту сиротливую для меня ночь, самый настоящий геройский пацан, его все знали и называли Мальчиш-Кибальчиш. Я состоял в команде Мальчиша главным адъютантом и вторым командиром. И, следовательно, всегда замещал на передовых позициях Мальчиша.

... Вот Мальчиш ушел в землянку с накатом из толстых бревен и броневых листов.

Мальчиш хотел быстро пообедать гороховым интернатским супом и черным хлебом с квадратиком сливочного масла.

А я вижу, как прямо через бруствер нашего траншейного окопа переваливается по-пластунски весь прегрязный, в глине и листьях, наш командир разведки, который должен мне доложить...

И вижу - командир разведки - собственной персоной Юрка Стенькин. А Юрка, как ни в чем не бывало, доложил мне донесение:

- Вы тут, как какие-то дураки, стреляете из пулемета "максима" по фашистским буржуинским цепям, а пацан, который "жиртрест" и еще он завхоз нашей столовки, через подземный самый секретный лаз уполз к фрицевским лазутчикам. И не зря он по фамилии - Плохиш! Я разведал, что за одну пачку буржуинского печенья и полкило ирисок кофейных, пацан-Плохиш, сразу выдаст ихнему штабу нашу столовку. А в столовке мешки с крупой! А в мешках - сухой порох для пуль! А вы тут ничего не знаете!