Сергей Петросян: Путешествие дилетанта

* * *

Первый, кто пришел в голову, был, конечно, Морозов. Со Славой Морозовым, следователем с Литейного, Пьера познакомил еще на третьем курсе одногруппник Саня Иванов. В те времена в страшном доме на Литейном штатных переводчиков не было – вот и нанимали студентов-филологов. Переводили допросы задержанных за дебош или валютные махинации иностранцев. Платили по-царски – 10 рублей за допрос. Правда, 5 рублей надо было отдать тому же «менту с ведомостью», который выдавал деньги. Как его звали, никто не знал. Ну, а какой студент начала 80– х отказывался от возможности заработать пятерку? К тому же, если работа была ночная (а дебоширят все нормальные туристы по ночам), то за переводчиком, «как за взрослым», присылали служебный жигуль.

Бдительные соседки из двора-колодца пытались разгадать, куда по ночам увозит желто-синий милицейский ВАЗ их юного соседа. Однажды Пьер не выдержал и процитировал популярный детский фильм, подходя к машине.

– В лабораторию! – устало, но достаточно громко бросил он шоферу в ночной тишине. После этого, встречая Пьера во дворе или на лестнице, бабульки испуганно смотрели на него и здоровались первыми.

Итак, Слава. По телефону такие вопросы обсуждать было нельзя – пришлось договариваться о встрече, ехать на Литейный и ждать Морозова пару часов в коридоре, т. к. в последний момент того вызвали к начальству. Пьер поймал себя на мысли, что в первый раз попал сюда днем. «Сколько же здесь народу, – подумал он, – не дай бог увидит кто знакомый в таком двусмысленном месте».

Наконец, Слава появился. Пьер, сбиваясь, как мог, попытался изложить свою проблему. Естественно, ни словом не обмолвился о Мели. Слава мрачнел. Видно было, что ему очень не хочется заниматься ТАКИМИ вопросами. Он перезвонил через несколько дней и попросил подъехать вечером к его дому и позвонить ему из будки.

– Погуляем… – туманно сказал Морозов.

Жил он на Черной речке. Метро тогда еще туда не дошло – пришлось долго ехать на троллейбусе. Пьер смотрел на ночной Кировский проспект и думал: «Хоть бы все это уже кончилось!» Хотелось одного – ясности. Троллейбус еле полз, подолгу стоял на светофорах. Потом долго искал телефонную будку. И автомат съел дефицитную «двушку»… Пришлось бегать по округе и просить редких прохожих разменять. В те времена двухкопеечная монета стоила дороже номинала – это была единственная возможность для связи. Добровольно с «двушкой» никто не расставался. Наконец, удалось поменять два «пятачка» на десятикопеечную – по весу и форме она соответствовала двухкопеечной. Есть! Заспанный Слава взял трубку.

– Стой, где стоишь, – буркнул он, – сейчас выйду.

Его не было еще минут десять.

– Ну, что тебе сказать… – начал он. – Ты не был со мной до конца откровенен.

«Так… про Мели узнали!» – подумал Пьер.

– Что же ты про родителей не рассказал? Они же у тебя за границей!

По существующим негласным правилам, если кто-то из советских граждан ехал за рубеж, близкие родственники должны были остаться в СССР «в залоге». Родители Пьера уже пятый год работали в Индии, периодически снабжая его модными шмотками и индийским чаем, но в Союзе жили обе бабушки Пьера, сестра и дядя с тетей.

– Слава, гадом буду – вся родня-то здесь! – завопил Пьер.

– Во-первых, не ори. Во-вторых, бабушки-дедушки как якорь не канают. Старые они – сегодня есть, а завтра уже на кладбище… – спокойно объяснил старший товарищ.

– А сестра? – пролепетал Пьер.

– А сестра не считается. Вот если бы она у тебя с оккупантами сотрудничала в годы войны, тогда бы считалось. Правда, не в плюс, а в минус. Короче, завис ты, парень, между небом и землей. Официальный отказ ты не получишь, но и не выпустят тебя никуда, даже в Болгарию, пока родители не вернутся. Да, и насчет работы – устроился бы ты куда-нибудь, а то за тунеядство привлекут.

– Слава, а если родители вернутся, кому дать знать, куда звонить, писать?

– Ты совсем дурак что ли? Короче, разговора этого у нас не было, ты меня ни о чем не спрашивал. Бывай!

Морозов, не подавая руки, быстро пошел к своему дому.

По дороге домой Пьер поймал себя на том, что машинально напевает: «All in all you're just another brick in the wall…»

«Мдя-я-я… Действительно, хоть лбом об стену! – подумал он. – Надо еще „крюки“ искать или хрен с ним?»

* * *

Через неделю Пьер в полной прострации бухал на дне рожденья своей двоюродной сестры Аллы. Ее муж, Игорь, работал в аппарате Соловьева – первого секретаря Ленинградского обкома, поэтому стол ломился от «ветчины и прочей антисоветчины» из продуктовых наборов Смольного. Вино тогда было не в большом почете – интеллигенция пила «Алазанскую долину», а народ попроще предпочитал «Агдам» и «777». Водка делилась на «вкусную» и «табуретовку». «Вкусная» у сестры была знатная – экспортная «Stolichnaya» в литровой бутылке. В народе такие большие бутылки называли «сабонисами», в честь Арвидаса Сабониса – легендарного центрового «Жальгириса» и сборной СССР по баскетболу. «Антисоветчина» в рот не лезла, а вот добрую половину «сабониса» Пьер уже убрал, заливая «запивкой» – разведенным в кипяченой воде клюквенным вареньем. Он обожал шумные компании и смешные тосты, гостям нравились песни его сочинения – не всегда приличные, но задорные. Однако веселиться в этот раз не получалось – из головы не выходила идиотская ситуация