Дональд Томас - Смерть на коне бледном

За лордом следовали адъютанты и другие офицеры. Ближайший к нему всадник, долговязый денди, имел обыкновение презрительно усмехаться и апатично растягивать слова. Охотнику был хорошо знаком и этот опустившийся Аполлон, предпочитавший свои отпуска проводить в игорных заведениях увеселительного сада Креморн и публичных домах Риджент-стрит.

Ночью под покровом темноты охотник проник в лагерь противника и выбрался из него, минуя часовых с той же легкостью, с какой облачко скользит по лику луны. Теперь же он не мог даже подняться из травы, освещаемой рассветными лучами, и оглядеть себя. В тот миг он, пожалуй, напоминал больного, умирающего в госпитальном бараке от лихорадки.

Солнце постепенно согревало равнину, но охотника все еще терзал крысиными зубами ночной холод. Время от времени он трясся всем телом и отбивал зубами чечетку; бинокль в руках ходил ходуном, глаза слезились. На протяжении последнего часа ему казалось, что рассвет так никогда и не наступит.

Отряд Челмсфорда продвигался к дальним холмам, за ним стелилась пыль. Вместе с генерал-лейтенантом в поиск отправилась бо́льшая часть кавалерии. Всадники должны вернуться к вечеру, а до того времени лагерь останется под охраной полковника Генри Пуллейна и его 24-го пехотного полка.

Лучи восходящего солнца разогнали остатки утреннего тумана. Доносившиеся из восточного ущелья странные звуки, напоминающие пчелиный гул, постепенно смолкли, словно издававшие их существа испугались приближения всадников.

Молчаливый товарищ охотника, прижав когти к оперенной груди, нырнул вниз, а потом снова воспарил. Птица низко пронеслась над одиноким холмом, возвышавшимся посреди равнины как раз между восточной грядой и лагерем у подножия Изандлваны. Великолепный хищник ничуть не боялся распростершегося в высокой траве человека, ведь тот не мог причинить ему вреда.

Охотник чуть приподнялся, стараясь, чтобы его не выдали блики бинокля. Его лицо было обветренным, скулы под неровной щетиной обгорели на солнце. Подле него на земле лежала фляга, но вода закончилась еще ночью. Время от времени он все же открывал емкость и вместо влаги втягивал прохладный воздух.

Наконец охотник встал. Затекшее тело слушалось плохо. Теперь уже не страшно, даже если кто-то в лагере и заметит его. После наступления рассвета одинокий всадник не вызовет подозрений. Ярдах в двадцати серая в яблоках кобыла выгнула шею и медленно поднялась с примятой травы. Почти все было готово для драмы, которой предстояло разыграться здесь вскоре. Облаченного в форму натальских добровольцев конника примут за одного из патрульных, а значит, можно свободно перемещаться по равнине, пока не настанет время уходить через лагерь. В его распоряжении около часа.

Он направил кобылу к восточной полукруглой оконечности оврага. Теперь здесь царила тишина. Ночью часовые всполошились бы, услышав шаги или шелест травы, но днем никто не обратит внимания на всадника.

Охотник осторожно пробирался по плато, и вот наконец перед ним открылись подступы к одиноко стоящему коническому холму и оврагу. Тут до него снова долетел тот загадочный звук, жужжание неведомых пчелиных войск. На раскинувшейся внизу равнине и окружающих ее отрогах по-прежнему не наблюдалось никакого движения.

Лошадь неторопливой иноходью несла на восток своего хозяина, неотличимого издали от кавалериста из отряда натальских добровольцев. Но вот каменистая тропа оборвалась. Всадник спешился и подвел кобылу к обрыву пятисотфутовой высоты, под которым простирались предгорья. Жужжание таинственного растревоженного улья слышалось теперь громче и отчетливей. Укрывшись за высоким кустом, охотник сквозь просвет в ветвях оглядел убегающий вниз склон. В узком ущелье он увидел как раз то, что и ожидал.

Человек менее опытный и искушенный не поверил бы своим глазам и решил, что причудливые тени и солнечный свет сыграли с ним злую шутку. Ведь вместо иссохшей травы известняковые стены на добрую милю покрывала темная гладкая масса. Кое-где мелькали обтянутые звериными шкурами овальные щиты, порою солнце взблескивало на отполированном металле. Гул усиливался, и в теплом воздухе разносилось приглушенное эхо. Это был голос волнующейся перед битвой армии, ворчание пробудившихся воинов.

Сторонний наблюдатель, наверное, застыл бы, объятый восхищением, ибо представший перед ним покров был живым. В расселине притаились многочисленные отряды армии зулусов, около десяти тысяч бойцов — цвет племен, возглавляемых Кечвайо. Этим юношам еще только предстояло омыть копья кровью врагов и завоевать себе женщин.