Рут Ренделл - Живая плоть

За дверью стояли женщина в шляпке и двое мужчин в неброской одежде. Виктор прекрасно знал, что так могут одеться только полицейские, считая, что об их профессии никто не догадается, а женщина, скорее всего, миссис Гриффитс, его домовладелица. Понял по выражению ее лица, снисходительному, терпеливому, добродетельному, однако слегка укоризненному, как у людей настолько сознательных, что они пускают бывших заключенных в свой дом, принимая все неизбежные последствия.

– Департамент уголовного розыска, – проговорил старший мужчина в розовато-сером твидовом пиджаке. – Можем мы побеседовать, Вик?

Никто никогда не звал его так – Вик. Он ненавидел это обращение, оно звучало как название мази, которую мать втирала ему в грудь, когда он был маленьким. Да и какое право они имеют обращаться к нему по имени? Виктор услышал, как младший, в кожаной куртке, сказал:

– Большое спасибо, миссис Гриффитс. Извините, что побеспокоили.

Ее они не называли Лили, Бетти или как ее там. Но ведь он сидел в тюрьме, поэтому навсегда утратил человеческое достоинство, право на уважение.

Они вошли, и младший закрыл дверь.

Старший сказал:

– Славное у тебя здесь местечко.

Виктор промолчал. Ладони покалывало, по плечам ползали мурашки, будто насекомые. Он сел. Полицейские так и остались стоять.

– Не думаю, что тебе нужно часто выходить отсюда. Работы у тебя нет, так ведь?

Ответив на это покачиванием головой, Виктор подумал, сможет ли он обрести голос. Горло свела судорога. Виктору хотелось спросить, что им нужно, а не терпеть это шутливое вступление, но он так и не отважился на эксперимент с речью. Оба смотрели на него, но младший по крайней мере сел.

– И все-таки ты сегодня выходил. Конечно, тебе нужно иногда подышать свежим воздухом. Весна хорошая, правда? Так часто бывает после непогожего лета. Но ты не можешь знать, каким было прошлое лето, потому что был тогда, скажем так, в четырех стенах. Для большинства людей в твоем положении, Вик, поначалу выходить из дома – тяжкое испытание. Но для тебя нет. Я прав?

Виктор пожал плечами, по которым продолжали ползать мурашки.

– Но для тебя нет, – повторил старший. – Ты выходил из дома, ты сталкивался с окружающим миром лицом к лицу. Можешь ли ты сказать, сколько раз после освобождения ты был на улице? Каждый день, через день, дважды в день? Например, в прошлый понедельник? Выходил?

Виктор не столько произнес, сколько прокаркал:

– Почему вы спрашиваете?

Не успев договорить, он понял. Для него это было жестоким потрясением. В понедельник вечером в парке Ганнерсбери изнасиловали девушку, он узнал об этом из «Стандард». Он купил этот номер газеты и прочел об изнасиловании, возвращаясь от Джаппа. Виктор попал в тюрьму не за изнасилование, а за выстрел в Дэвида Флитвуда, но во время суда, еще до вынесения приговора, он сознался своему адвокату, еще в двух изнасилованиях. Это было сделано на тот случай, если после отбытия срока полиция попытается обвинить его в этих преступлениях. Адвокату не нужно было знать, что эти два случая были не единственными изнасилованиями, совершенными его подзащитным.

Дженнер не хотел упоминать о них, не хотел выставлять напоказ свою натуру. Но поддался убеждению. И теперь полиция знала. Должно быть, его фамилия была в одном из этих компьютеров, заполонивших мир, пока он отбывал срок. Сейчас Виктору не хотелось думать о том, что это могло означать.

– Давай сделаем так, – прервал паузу старший. – Сперва ты ответишь на мой вопрос. Идет?

– Я ходил навестить свою тетю.

На лице старшего полицейского не дрогнул ни один мускул, но рот младшего дернулся в усмешке:

– И где эта дама живет?

– В Ганнерсбери.

Оба застыли. На несколько секунд.

– Тогда о твоем вопросе, Вик, можно уже забыть, так ведь? Ты прекрасно понимаешь, почему мы пришли. Ты знаешь, кто ты такой, и мы тоже знаем. Нам всем будет проще, если сядем сейчас в машину и поедем в полицейский участок.

Они хотели провести несколько анализов. У старшего было много забавных эвфемизмов для тюремного заключения, он произносил их один за другим, возможно, для того, чтобы видеть замешательство Виктора и подхалимские улыбочки младшего. Поначалу Дженнер отказывался ехать, требовал своего адвоката. Фамилию стряпчего, который давал ему советы одиннадцать лет назад, он еще помнил, но не знал ни адреса его конторы, ни телефонного номера. Не было у него и пяти– или десятипенсовых монет для телефона-автомата. Старший сказал, что он может вызвать своего адвоката, это проще всего, можно позвонить из участка. Тут Виктор сдался, решив, что они могут, в конце концов, заставить его поехать в участок, хотя каким образом, он не знал.