- Нигде, - просто и ненавязчиво говорю я, - в редакции сократили, из общежития выселили.
Вот это эффект! Герой оборачивается и смотрит на меня не без восторга. Хлопая ресницами, я старательно изображаю невинное создание.
Он, удивленный, разглядывает меня, застенчивую, когда я уже собираюсь, указав дом подруги, фасад которого прямо по курсу, покинуть его общество, и кивает шоферу:
- В гарнизон.
Чуть было стихшая, машина развернулась, рванула в обратном направлении. Один ноль в его пользу.
Ну никакой жены здесь никогда не было. Я беззастенчиво брожу по его однокомнатной квартире и пялюсь во все углы. Он не препятствует, напротив, явно забавляется нахальным любопытством, снисходительно отступает, оказываясь на моем пути. Зрелище довольно однообразное - ни тебе помады, ни домашних тапочек женского размера. Все стены сплошь и рядом увешаны фотографиями самолетов и самолетиков. Столы, в том числе кухонный, завалены планшетами и полетными картами. Где же здесь пьют кофе?
Не дав ответа на поставленный вопрос, он достает из шкафа постельное белье и сует мне в руки.
- Постелите.
- А где вы ляжете?
Мне на самом деле интересно, тем более что во время осмотра, кроме дивана, лежачих мест не обнаружено. Неужели герой среди ночи свалит к другу или подружке(!)? Неужели ему есть, кого будить? Или еще вариант - герой всея Руси будет спать на полу, у моих ног!
- С вами, - говорит он.
Я ухожу. Бросаю все эти наволочки, простыни и ухожу. Он преграждает мне путь.
- Если мне нравится женщина, ничто не помешает мне... - запальчиво говорит он и, усмехнувшись, добавляет: - ...выпить с ней кофе.
Он сдает все позиции, в том числе и дверь. Но меня так просто не разжалобить. Я требую вызвать машину и в ожидании ее, с сигаретой в руке, сдвинув весь летный хлам, сажусь на край стола. Он слушает, прислонясь к стене, как я рассуждаю о безнравственности прелюбодеяния с практически посторонним человеком.
- Потом нам будет стыдно и гадко, у таких отношений нет будущего, - как можно доходчивее объясняю я и для наглядности привожу иллюстрацию. Представь, что мы зачнем мертворожденного ребенка и уже в минуту зачатия будем знать об этом.
Он молчит, согласен. Я комкаю сигарету в пепельнице, я ухожу. И тут у самой двери наперекор себе и его легкому согласию выставляю ногу в туфле.
- Застегни.
Он приближается и, опустившись на колено, берет мою ногу в свои ладони. С интимной нежностью, неспешно, словно набедренную повязку, стягивает туфлю и прижимается щекой к моей ступне. Внутри меня кипит как в чайнике. Я впиваюсь ногтями в дверь, пол плывет подо мной. Его руки подхватывают меня. Вздох первобытной страсти запрокидывает голову, клокочет в горле. Как громко, до звона во всем теле гудит тишина! Неиссякаемый гул вторит каждому движению, нарастает с желанием, врывается в меня и гудит, гудит...
- Машина, - шепчет он и абсолютно варварским способом срывает с меня одежды.
Конечно, я не спать сюда приехала. Но надо же и совесть иметь: проклятый телефон звонит как бешеный. Я открываю глаза. День начинается с утра, между прочим, очень раннего утра. Из ванной, под аккомпанемент воды, доносится его голос:
- Возьми трубку.
Ничего себе доверие! А если я услышу большую военную тайну и разглашу ее, что будет тогда с обороноспособностью нашей страны?
- Алле, - со всей мерой ответственности говорю я.
- Варя, жду вас сегодня в редакции, - отвечает трубка голосом Костомарова и заходится сигналом отбоя.
Я определенно зауважала главного: профессионально обработал информацию в кратчайший срок и в тяжкий период похмелья! Я определенно смущена. Наша тайна определенно уже не тайна, во всяком случае, для Костомарова и генерала. Все остальное - неопределенно.
Алексейвышел из ванной такой свежий, такой утренний, мокрые пряди и капли воды на плечах. Запрокинув руки за голову, я лежу на постели и откровенно рассматриваю его. Ладно сложен. Почти нагой, лишь полотенце на бедрах, какое совершенство форм! Ни грамма целлюлита! Он протянул мне руку, горячими пальцами сжал мою ладонь.
- Кто звонил?
- Да так... ошиблись номером. Лелик, я переоценила себя, мне почему-то не гадко и не стыдно.
Мужественно перенеся трансформацию своего имени, он присел рядом и погладил меня словно маленькую по голове.
- Человек всегда знает, чего ему действительно стоит стыдиться, Вака.
Кое-что прояснилось: Вака и Лелик, Лелик и Вака.
Прислонясь к дверному косяку, я смотрю, как он справляется с кухонной утварью, как насыпает кофе в турку, как споласкивает чашки. Не очень-то ловко. Неужели смущен? Девушка из хорошей семьи засучила бы сейчас рукава и встала к плите. Но это не мой путь. Прошло время, когда я, молодая, глупая, покупала мужчин. Смешно думать, что купить можно только за деньги, - особо прожорливых, кратчайшее расстояние к сердцу которых лежит через желудок, можно купить и за тарелку борща. Традиционно на рынке мужчин женщины раскошеливаются по полной программе: от игры на арфе, приторной верности до беременности. Но ведь любая монета может быть разменной.
Читать дальше