Наталья Александрова - Осколок Тунгусского метеорита

Она поняла, где таится источник этого пламени, источник этого сопротивления.

В тот миг, когда она открыла загадочное металлическое яйцо, в тот миг, когда она выпустила из него живую молнию, выпустила на свободу спрятанный внутри артефакта сгусток энергии – она вступила с ней в контакт.

Да, поняла она внезапно, эта шаровая молния была не просто сгустком энергии – она была сгустком мыслящей энергии, энергии, наделенной собственной волей. Волей, куда более мощной, чем та, которой наделен загадочный человек с узкими восточными глазами и скрежещущим голосом…

Тогда Маша испугалась и закрыла металлический контейнер, спрятала внутрь живую молнию – но тот контакт, который возник между ними, не пропал, он остался, тонкой, едва ощутимой ниточкой связывая ее с могучим чуждым разумом, с могучей чуждой волей.

И сейчас эта воля понемногу переливалась в нее, давая ей силы, чтобы противостоять узкоглазому человеку.

И он почувствовал это, отшатнулся, как от удара, его лицо перекосилось.

– Что?! – проскрипел он с ненавистью и удивлением. – Ты смеешь сопротивляться? Откуда… откуда в тебе взялась эта сила?.. Да нет, не может быть… где тебе противостоять моей воле!

Он снова шагнул вперед, склонился над Машей и запел какую-то странную, дикую, первобытную песню. Точнее, не песню – ведь в песне должны быть слова, а здесь была только мелодия, унылая, как тоскливый волчий вой…

Маша увидела бескрайнюю равнину, занесенную снегом. Тут и там из-под снега виднелись чахлые деревца. И по этой равнине след в след бежала стая волков.

Черной цепочкой двигались звери по белой равнине, и время от времени один из них запрокидывал голову к тусклому зимнему небу и издавал тоскливый, безрадостный вой…

И такая тоска, такая безысходность была в этой древней песне, что Маша постепенно начала исчезать, растворяться в ней, сливаться с этой бескрайней снежной равниной…

Вдруг она почувствовала на себе чей-то недобрый, пристальный, неотступный взгляд. Она напрягла остатки воли, прислушалась, пригляделась – и увидела на холме посреди равнины еще одно существо, еще одного зверя – большого, некрасивого, неуклюжего и непобедимого зверя с толстыми сильными лапами и страшными когтями, зверя, покрытого густой белой шерстью.

В этом звере словно воплотилась тоска и безысходность бескрайней зимней равнины, ее тысячелетняя непобедимая сущность – голод, страх, бесконечные просторы…

Маша знала, как зовется этот зверь, словно какой-то голос проговорил внутри ее души:

– Белая росомаха!

И этот зверь пристально наблюдал за ней, ждал того мига, когда она окончательно сдастся, растворится в чужой воле, чтобы наброситься на нее, растерзать, вырвать из груди сердце…

Нет, она не сдастся, не станет безвольной жертвой, бессильной добычей этого зверя!

И снова в Машиной душе вспыхнул огонек, озарил бесконечную снежную равнину далеким отсветом, стал ярче, ярче…

Эта живая молния снова влила в нее свою силу, свой жар, свою поддержку.

Унылая песня загадочного человека резко оборвалась: он понял, что бессилен совладать с хрупкой девушкой, привязанной к стулу…

– Что же это такое… – проскрежетал холодный голос. – Ей кто-то помогает… Неужели? Неужели это она, та вещь? Отвечай! – загремел он и встряхнул Машу за плечи. – Ты видела ее, прикасалась к ней? Что, что ты видела?

Маша молчала, сжав зубы. Тогда ее мучитель успокоился.

– Что ж, – сказал он по-прежнему скрежещущим голосом, – это даже к лучшему. Ты, посторонний человек, едва прикоснулась к ней – и уже обрела силу. Так что же будет, если я, слышишь, я, сильный и могущественный, обрету ее! А с тобой я разберусь, ты не представляешь, что я еще умею!

Он схватил Машу за плечи и приблизил к ней свое лицо. И уставился ей прямо в душу узкими черными бездонными глазами.

Маша словно вырвалась из собственного тела, поднялась над ним.

Теперь она видела всю подвальную комнату сверху – саму себя, хрупкую, беззащитную, привязанную к железному креслу, беспомощно откинувшую голову.

А рядом стоял черный человек с неуловимым лицом.

Он стоял, склонившись над безжизненным телом Маши, пристально разглядывая ее. Он больше не пел свою волчью песню – должно быть, считал, что она уже сделала свое дело, подчинила девушку его воле.

Рядом с ним стоял второй человек – тот гибкий и опасный убийца, который расправился с Виктором и привез девушку в этот подвал. Он смотрел на черного человека преданным, зачарованным взглядом и слушал его слова.